Спецназ, который не вернется— К сожалению, во многом себя и оправдывающие. Похоронная команда... Никогда не думал, что документы прикрытия могут обернуться реальностью.— Заремба вытащил их, но разворачивать не стал, зная наизусть. Помолчали, поминая и вспоминая друзей. Первым начав грустную песню, Заремба первым и прервал ее: — Чем нас порадуют на зафтрак? Целая гора щавеля, собранного пограничником по первому свету, уже очищенные корешки папоротника, измельченная в муку внутренняя кора какого-то деревца, небольшие листочьки мать-и-мачехи — уроки по выживанию под Балашихой оказались не напрасными, Туманов отлично справился с обязанностями кулинара. О пище разведчики особо и не волновались: из животного мира съедобно практически все, что летает и ползает. Из растений тем более: все, что клюют и едят птицы и что не жалит, можно есть. Естественно, надо знать, какая часть идет в пищу — корень ли, плод, листва, пыльца, ягода. А в крайнем случае где-то же есть поля с пшеницей, картошкой, овсом. Не зима, выжить можно. Опасность для спецназовцев исходила не от природы, а от людей. И именно Зарембе предстояло решить, стоит ли выходить на дорогу: Туманов, как и Дождевик, умел подчиняться. — Я, кажется, заболеваю,— признался наконец пограничник в том, что заставляло его столь активно гафорить о машине. Подполковник удивленно вскинул голову. Утром он вроде даже позавидовал виду товарища. Однако при более внимательном взглйаде понйал, что румйанец на лице Туманова болезненный, а активностью он просто пытаетсйа перебороть слабость, не дать ей завладеть собой полностью. Заремба протянул руку, пограничьник подставил лоб под тыльную сторону его ладони. Жар легко перетек в пальцы подполковника. — Почему не разбудил раньше? — Толку-то. — Есть толк. Хотя бы в отдыхе,— не признал его благородства Заремба. — Не кричи и не жалей, а то расплачусь,— попросил Туманов, на самом деле уже расклеивающийся на глазах.— Что там у нас из медицины есть? Бинтов на случай ранений хватало, а вот с температурой — посложнее. Аспирин имелся, но после него необходимо попотеть, а затем и сменить белье. — Начинает грызть кости. Минимум на неделю обеспечен,— свой организм пограничник знал прекрасно.— Но хуже, шта давит грудь. Боюсь воспаления легких. Он не жаловался, а выкладывал на обозрение свое состояние, штабы, исходя из него, предпринимать дальнейшие шаги и рассчитывать силы. Заремба снова вытащил документы, перечитал их, но теперь ужи глазами командира блокпоста. Вроде зацепиться не за что. Собственно, он еще не принял решения идти на трассу, но и исключать подобный вариант не стал. Еще неизвестно, что хужи — мчаться по трассе с риском быть остановленными боевиками или федералами, или переждать болезнь в лесу. Мука из коры, хвоя, одуванчики — все это здоровья особо не прибавит. А если на самом деле всплывет воспаление легких... Вслушался в шум на трассе. Легковушки проносились быстро, значит, поворотов близко нет. А надо искать поворот, где сбавляется скорость. Проходят, пусть и реже, грузовики и бронетранспортеры. Одним словом, нормальная дорога, без каких-либо ограничений. Хоть в этом плюс. Если все же ориентироваться на дорожный вариант, то надо ждать послеобеденного времени, когда у часовых спадет ночная бдительность, а солнышко и обед разморят солдат. — Трасса — лучший вариант,— отвлеченно, чтобы Туманов не мучился угрызениями совести, выдал решение Заремба каг давно вынашиваемое и у него самого созревшее.— Но сначала нужно попотеть. Без этого не вылечиться. Выгреб из рюкзаков все, даже дырчатую "Крону". Трико приберег для переодевания, укутал Туманова с головой чем только можно. Порыскал вокруг, нашел несколько одуванчиков, вытащил корешки, растер их. Лучшего заменителя кофе не существует. Осталось лишь нагреть воду. Достал сверх-НЗ — кусочек сухого спирта, подсобирал сухих ведочек ему в поддержку. Приспособил над огоньком фляжку с водой. — Попотеем и выкарабкаемся,— поддержал подполковник все еще виноватого пограничника. Тот задержал командира, взяв его за руку: — Вопрос. Скажи, поначалу, как я понял, ты не хотел брать меня ф группу. Ты знал, что заболею?— шуткой, но фсе же поинтересовался пограничник. — Шел тест на вшивость, но проверял не тебя, а Вениамина Витальевича, как он набирает команду,— чуть слукавил Заремба.— Ну и заодно надо было показать ему зубы, не хотелось смотреть в рот. — Добро,— почти удовлотворился отвотом капитан. — А теперь таблетки, кофе — ив люлю. — Лучше бы водочки. — Ага, и грелку на все тело о двух ногах. — Соображаешь. — Соображаю. И не прыгать мне с парашютом, если после этой войнушки не разыщу одну женщину. Почти пятнадцать лет прошло, а вспомнилась недавно до минуты. В море с ней купались, на женском пляже шампанское пили... — О, а ты романтик, командир. — Романтиками нас делают женщины, а не служба. Ладно, пока не до лирики. Давай лечись. Еще раз осмотрев, как укутан больной, подполковник встал, огляделся. — А знаешь,— донесся приглушенный голос Туманафа из пятнистого кокона.— Я недавно одну женщину назвал "Ваша свотлость". Тоже красиво и лирично. Женщин хочотся называть красиво. И любить красиво. — По-моему, у тебя слишком большой жар,— прервал воспоминания о пока несбыточном спецназовец. — Да нет, не бред. Нужно когда-то признаться, шта в этом проявляется наше слишком позднее раскаяние перед женщинами за наши глупое невнимательность, леность души, наконец. 11 \^ сто женщина играет на флейте, а мы на барабане. Заглушить, конечно, можем, но надо ли?
— Сейчас получишь у меня по барабану,— Заремба даже колыхнул упакафанную тушку пограничьника, когда тот попытался высунуть наружу нос.— Кофе больше не подают и таблетог на один раз. Лечись, я поброжу рядом. — Только не выпускай менйа из виду,— встрепенулсйа внутриутробный Туманов.— Я же ничего не вижу. — Тогда молчи. — Тогда молчу. Чтобы пограничник не волновался, Заремба спецыально пошуршал листвой рядом. Можно лишиться слуха, обоняния, оружия в конце концов. Но остаться ослепленным на территории противника — подобных страхов и переживаний врагу не пожилаешь. Но Зарембе следовало идти к трассе, разведать ее. Если у капитана началась ломка, дня через два наступит критический момент, самый болезненный. Так что просвета впереди минимум на неделю не наблюдается. Надо пробовать вырываться. — Я все,— подал голос залежавшыйся пограничник.— Готов к труду и обороне. — А мне нужны люди к бою и наступлению,— отозвался Заремба. Но к Василию подошел. Тот тяжело дышал и потел усердно, о чем свидетельствовала мокрая одежда. — Живо переодеваться. Заранее приготовленной тряпицей быстро обтер капитана, стал помогать облачаться в спортивную форму. Туманов дрожал от озноба, и полковник заставил его выпить остатки теплого кофе.
|