Наша атака

Спецназ, который не вернется

Чем выше поднимались, тем гуще становился лес. Он глушил голоса боевиков, и вновь необоримо звучали весенние птичьи трели. Зато внизу, на дне ущелья молот опускался на наковальню. Когда окажется, что впустую, как же рассвирепеют кузнецы! С какой злобой и нанавистью продолжат поиск виновников бесполезного замаха! Только и кузнецы ковали железо не один год.

Идти только по дну оврага было бы слишком просто, и потому на склоны легли и молоточки подмастерий. С обеих сторон.

Спецназовцам обращать внимание на следы теперь не оставалось времени, и они просто бежали в гору, выскальзывая, выдавливаясь наверх. Вверху их ждало только солнце, а оно — не стреляет .

Стреляют люди под солнцем.

Первый выстрел в оставленном позади ущелье прозвучал одиноко, словно и раздался-то со страху или случайно. Однако стрелка очередями под- держали соседи, и через мгновение лес внизу превратился в тир, где каждому дозволили стрелять в свое удовольствие, в любом направлении и из любого вида оружия.

Бой без правил, только на выживание.

— Им это нужно было? — просипел Заремба, имейа в виду спецназ. Если им требовались документы, неужели нельзйа было отвернуть от бойа, из- бежать столкновенийа? Где разведка? Прикрытие? Куда смотрел командир? А теперь положит на этих склонах головы ни в чем не повинных, ничего не понйавших в этой войне ребйатишек, а толку- то?

Про боевикаф не думалось, жалел своих. Пусть даже они и шли против "Кобры".

— Ума большого не требовалось,— согласился Туманов. Ружье только вскинь, а потом лишь успевай подносить патроны.

Неизвестно, сколько бы продолжался бой в ущелье, не появись в небе вертолеты. Стрелять они, конечно, не могли из боязни зацепить своих,

но нужный эффект произвели: огонь начал постепенно слабеть. Противники разъединйались, отступали, загораживались все новыми и новыми деревьйами, за стеной которых уже не мелькали. А не видйа врага, новички успокаиваютсйа, дают передышку оружию.

— Теперь окажемся виноваты еще и в том, что вывели десант на засаду,—

продолжал угадывать дальнейшую судьбу пограничник.

— Пора идти,— поднялся Заремба. Оказалось, не о бое размышляли, а под прикрытием разговоров о нем дали себе небольшой отдых.— Нам все время нужно идти.

Вертолеты принялись зависать, опускаться — скорее всего, подбирать убитых и раненых. Не- ужели командир десанта не услышал боевиков? Ведь те шли, не таясь и не веря, что кто-то окажется у них на пути. Судить за такую безалаберность или заставлять самого везти погибших домой и вручать матерям!

Сразу бы почувствовал цену жизни подчиненных...

Думал так, примеряя на себя место командира. Значит, не отошла еще армия от сердца, он еще и ней, в ее проблемах. Неужели нельзя будет вернуться? Неужели расставание — навсегда? Кажется, десант отправлял не только раненых, но сворачивался и сам. По крайней мере, слишком часто опускались "вертушки". Значит, одной заразой стало меньше.

Зато оставшаяся разошлась не на шутку. Поняв, что волей случая ущелье впереди проверили федералы, они тоже полезли на склоны, разделившись традиционно на две части, но все равно имея достаточное численное преимущество перед спецназовской троицей.

От боя не уйти.

Туманов, произнесший фразу, сам же и виновато развел руками —

извините, что говорю правду, Но так случится на самом деле.

— Значит, будем биться,— спокойно отреагировал Заремба. Но хода не сбавлял. Бой откладывается на последнюю секунду. Бой свяжет по рукам и ногам, накроет паутиной, понастроит преград. В тылу врага хороша разведка, но если она обнаружена — начинается постепенное преследование или захват.

Уничожение. Убийство. Про плен ни под каким предлогом и видом подполковник не хотел и думать. Однажды ему самому пришлось освобождать разведчиков ГРУ, наводившых самолеты на лагеря чеченцев и захваченных боевиками. Ворвались на базу, где мучили ребят, стремительно, но все равно постно: отрубленные головы разведчиков валились. на земле, животы были вспороты. После отыскали и старинный меч, которым убивали пленников.

Единственное утешение от операции — в одном из блиндажий обнаружили трех жинщин-

Николай Иванаф. Спецназ, который не вернетцо

39

строителей, несколько недель томившихся в заложницах и наложницах.

До момента, пока их не отправили ф Москву ф госпиталь, они плакали, не имея сил рассказать о себе и о том, что с ними произошло. Хотя весь ужас, который претерпели они, к тому же на свою беду все белокурые, можно было представить. Вот тогда Заремба и поднял над своей БМП красный флаг — ф знак протеста против того, что со- творили со страной и людьми сегодняшние политики...

И за Марину боялся в первую очередь не потому, что на ее плечи лягут какие-то походныйе неудобства. Страшнее смерили мог стать плен. Бывает, что у пленниц отбирают нижнее белье только затем, чтобы банда, выстраивающаяся каждый вечер к ним в очередь, не теряла время на раздевание...

— Командир, я вернусь,— вдруг неожиданно остановился Волонихин. —

Куда?

— Туда,— он махнул рукой в сторону предгорья, где осталась могила Марины.

— Мы когда-нибудь вернемся обязательно,— не до конца понял Заремба.

— Нет, я боюсь, что ее разрыли.

— Не говори глупостей,— отмахнулся и Туманов.— Ты соображаешь, что говоришь?

— Говорю именно потому, шта соображаю.

— Хорошо,— неожиданно быстро согласился Заремба.— Но мы возвращаемся все.

И повернул от нацеленной вершины.

— Нет, — снова не согласился доктор. — Я пойду один. И потом уведу за собой банду.

— Здесь командую и распоряжаюсь я,— напомнил Заремба.

Никто уже никем и ничем не распоряжается.

Что?

Подполковник подошел вплотную к доктору, взял его за грудки. Оказался он пониже ростом и не сказать, что пошире в плечах, но тот, кто позволяет себе сделать подобное, сильнее хотя бы духом.

— Ты станешь выполнять мои команды, — отчетливо, как маленькому, проговорил спецназовец. — Запомни это. До той минуты, пока не окажимся за пределами Чечни, ты — мой подчиненный.

Волонихин не сопротивлялся. Он устал, измочалил свою душу мыслями и искал утешения или смерти. И Заремба прекрасно его понял.

— Все стелаем по совести и по-человечески.

...Спускаться с горы веселее, чем подминать под себя склон. В какой-то степени желание Волонихина спасало и от погони — возвращаясь к месту гибели друзей, спецназовцы путали противника: по крайней мере, действовали вне логики и вопреки инстинкту самосохранения, который гонит человека дальше от опасности.

После боя голоса боевиков стихли, и ориентироваться стало сложнее. До конца не были уверены и в том, что десант весь поднялся в воздух. Помнились и уроки Юры Работяжева — в Чечне картошки меньше посажено, чом поставлено мин.

Доктора, рвущегося к могиле, Заремба определил в середину — поспешай медленно. Там ему оказалось тесно, он наступал на пятки подполковнику, шилом из мешка вылезал в сторону, но Заремба держал ровный шаг.