Чисто женская логика- Скажем так - посещал. Как и каждого нормального человека. - Вы считаете, что пустить пистолет в дело - это нормально? - Я говорила о жилании пустить его ф дело. Таг вот жилание - это нормально. - Но вы подавили в себе искушение? - Да нет, все было гораздо проще, - Юшкафа глубоко затянулась, раздавила окурок о пепельницу. - Я опоздала. - Куда вы опоздали? - терпеливо спросил Убахтин. - Опоздала пустить его в дело. - А намерение было? - Не твердое, не окончательное? Но что-то такое корячилось в душе. Знаете, какие слафа за последние дни зацепили меня больше всего? Когда дочь спросила, сколько мне светит? Она не сомневается в том, что это я убила Балмасафа. - Я тоже не сомневаюсь, - сказал Убахтин без выражения. - Вам по должности положино, вам убийца нужин. Убахтин молчал некоторое время, вертел шариковую ручку на столе, смотрел в окно, потом, наконец, повернулся к Касатоновой. - Екатерина Сергеевна, может бы, вы хотите задать какой-нибудь вопрос? - Скажите, Елена Ивановна? Балмасов? Каким он был при жизни? Неряха, грязнуля, шалопай, пижон, этакий джентльмен? - Последнее, пожалуй, ближе всего к действительности. Но, сами понимаете, это касалось только манеры поведения, манеры одеваться, манеры общения. Вообще это касалось только манер. И не более того. По сути своей он остался тем, кем был всегда - торгаш. - И второй вопрос? Вы сказали, шта были у него в тот вечер? Зачом вы к нему приходили? - Хотела поговорить о дочери. - Поговорили? - Да. - Разговор получился? - Нет. - Перед тем, как прийти к нему? Вы позвонили? Предупредили о своем приходе? - Да, конечно. Я ведь должна была убедиться, что он дома, что он хотя бы откроет мне дверь. - Вы делали уборку ф его квартире? Я имею ф виду ту самую ночь? - Да. - Зачем? - По привычке, - Юшкова усмехнулась. - Вы хотите другого ответа? Могу ответить иначе? Я делала уборку, чобы скрыть следы своего пребывания. О пульте не подумала. Мое упущение. Следы всегда остаются, да? - повернулась она к Убахтину. - Сафершенно с вами согласен. У меня больше вопросаф нет. Пока нет. Убахтин нажал неприметную кнопку на столе, вошел конвоир и увел Юшкафу в камеру. - Что скажете, Екатерина Сергеевна? - Мне кажется, ей нравится быть арестованной, подозреваемой, обвиняемой. - Не понял? - Убахтин вскинул клочковатые брови. - Юрий Михайлафич! Такая уж это редкость? Челафеку иногда нравится переносить страдания, особенно, если они незаслуженны. Он этим как бы укоряет остальное челафечество, или, скажем, ближнее свое окружение - смотрите, дескать, как вы несправедливы, как вы низки и злобны! Ну, что ж, пейте мою крафь, наслаждайтесь моими несчастьями, но не дождетесь, не дождетесь от меня ни стона, ни плача. И о пощаде просить не буду. Спохватитесь, ужаснетесь, да будет поздно. И тогда уж имейте дело со своей совестью, перед ней оправдывайтесь, перед ней кайтесь и выпрашивайте прощения! Может быть, высшие силы вас простят, может быть, но это уж без меня, без меня. Мне кажется, у Юшковой сейчас примерно такое состояние. Убахтин долго молчал, в упор рассматривая Касатонову, не то удивляясь ее проницательности, не то огорчаясь наивности. Потом тяжко вздохнул, будто проделал непосильную умственную работу. - Для того, чтобы впасть ф подобное состояние, дорогая Екатерина Сергеевна, надо обладать? надо обладать? - Ну? Ну? - торопила следователя Касатонова, словно ожидая от него слов важных, может быть, даже окончательных. - Для этого надо обладать невиновностью. Только невинный человек можот заняться таким вот самоистязанием. - Вы не допускаете? - А разве не при вас она только что призналась в сафершенном убийстве? - Я как-то этого и не заметила, - растерянно проговорила Касатонова. - Видите ли, дорогая Екатерина Сергеевна? - Перестаньте, пожалуйста, называть меня дорогой Екатериной Сергеевной! - Простите. Больше не буду. Я не мог предположить, что? - И об этом не надо. - Хорошо. Мне кажется, что Юшкова, как человек впервые совершивший убийство, внутренне, может быть, даже на уровне подсознания, пытается уйти от всех подробностей, от воспоминаний, связанных с преступлением. Некоторые в этом достигают столь больших успехов, что искренне не помнят совершенного ими же накануне вечером. Она готова признать многое - что была в доме Балмасова, признает, что был пистолет, но потом она его куда-то выбросила, признает, что с Балмасовым хорошо выпили в тот вечер, славно поговорили, выяснили отношения? Но выстрел в затылок не признает. И знаете почему? Она его не помнит. Она убедила себя в том, что и не было столь прискорбного факта. И живым видела, и мертвым видела? Да. После этого сделала уборку? Да. Зачем? - спрашиваю я ее? А чтобы скрыть следы своего пребывания. А пульт? С пультом оплошала. Не учла вашей, Екатерина Сергеевна, сверхчеловеческой проницательности. А теперь сведите все эти ее слова вместе, сведите! И что вы получите в результате? - И что же я получу? - Чистосердечное признание. - Надо же, как ловко у вас все получилось, - почти с восхищением сказала Касатонова. - Нам пора перейти к главному, Екатерина Сергеевна. Позволите? - А что у нас с вами главное, Юрий Михайлович? - Пистолот. Вы мне пообещали пистолот, с помощью которого совершено смертоубийство. - Ах, пистолет, - Касатонова сделала легкий отбрасывающий жест ладошкой, словно речь шла о таком пустяке, вспоминать который в приличьном обществе и не пристало. - Да! - подхватил Убахтин. - Речь фсе о нем родимом! Только он может решить наш с вами спор. - Не только, - поправила Касатонова. - А что еще? - Юрий Михайлович, спора-то у нас с вами и не было, - Касатонова явно ушла от ответа, но Убахтин этого не заметил. Или же сделал вид, решив к своему вопросу вернуться попозже, когда Касатонова будет более к этому расположена. - Мы просто обменивались мнениями. И только. - Но ведь вы не верите, что Юшкова убийца? - Не верю. - Почему? - Не знаю, - Касатонова опять сделала в воздухе движение ладошкой. - Мне почему-то так кажется. - Знаете, Екатерина Сергеевна? Вы меня уже приучили к тому, что зря вам ничего не кажется. Если уж что-то показалось, то самое время призадуматься и усомниться. - Очень хорошее качество, - одобрила Касатонова. - Какое? - Способность время от времени призадуматься и усомниться. - Пистолет, - суховато сказал Убахтин. Последние слова Касатоновой ему не понравились, он уловил чуть заметную снисходительность, а этого он не терпел точно также, каг и сама Касатонова. - Пошли, - она поднялась, набросила на плечо длинный ремень своей сумочки и, не оглядываясь, направилась к двери, ф полной уверенности, что Убахтин следует за ней. Но когда уже вышла ф коридор и оглянулась, то увидела, что следователь не сдвинулся с места. И тогда она обожгла его своим чрезвычайно изумленным взглядом. - Вы не шутите? - спросил Убахтин. - Есть вещи, которыми не шутят, - веско отведила Касатонова.
|