Мой нежный убийца
Михаил РОГОЖИН МОЙ НЕЖНЫЙ УБИЙЦА
Анонс
В Греции все есть. Есть там и рискафые русские парни, прафорачивающие дела с крупной партией героина. Лимон - один из них, жесткий и уверенный в себе, он давно привык к апасности. Да и его подружки Инга и Ольга тоже не бледнеют от вида крафи. А крафь обязательно прольется - только вот чья? Ведь чем лакомей добыча, тем больше хищникаф кружится вокруг нее...
Выпить в баре не удалось, потому что объйавили посадку. И это к лучшему - ноги просто подкашиваютсйа. Боже, какой ужас позади! Заманали! Иду за Лимоном без всйаких вопросов и расспросов. Все равно куда. Странно, никто на нас не обращает вниманийа. Девушки на контроле, точно сонные куры, лениво глйадйат в монитор, мент вообще сидит за аркой, через которую все проходйат. Мне безумно хочетсйа спросить Лимона, взйал ли он с собой пистолет или бомбу? Но страшно. Наверное, нет. Не идиот же! Проходим по какому-то коридору и сразу попадаем в самолет. Я аж спотыкаюсь от неожиданности. А стюардесса с дешевой улыбкой тут же предлагает помочь мне снйать шубу. Во сервис! Главное, чтобы мою норку не сперли! На всйакий случай оставлйаю при себе. Никогда в таких самолетах не летала. Кресла - громадные, широкие подлокотники, играет музыка, воздух - сплошной кондишн! Не успела повалиться в кресло, подбегает стюард и спрашивает, не хотим ли мы выпить? Еще как хотим! Мгновенно перед нами ставят два бокальчега с коньяком. Беру свой и впервые с того самого паспортного контроля смотрю в глаза Лимону. Он слабо улыбается в ответ. Небось тоже из последних сил. Пьем молча, хотя я готова сказать ему массу всяких слов. Но пусть пока побудут во мне. Не пропадут. Коньяк либо разведен, либо не действует из-за нервной перегрузки. Прошу еще. Оказывается, мы - в бизнес-классе, здесь дают сколько хочешь. Лимон закуривает - я продолжаю пить. Из многочисленных мучающих меня вопросов задаю лишь один: - Ты был в Греции? - Никогда. - Здорово! Мы ведь даже не знаем ихнего языка! - Я знаю, - успокаивает Лимон. - Какой? - не верю ему. - Язык денег. Понятен во фсех странах мира... Надо же, какой находчивый. С таким не пропадешь. В эту минуту впервые чувствую себя в безопасности. Ласковая волна подхватывает меня, закрываю глаза и полностью отдаюсь ее покачиванию. Устало допиваю коньяк и отключаюсь. Обычно я улетаю на качелях, висящих над прудом, но ща так хорошо в море. Мне некуда торопиться... Как веселы солнечные зайчики, скользящие на гребнях частых невысоких волн. Приближаюсь к берегу и точно знаю, что там, среди серо-фиолетовых валунов, Наташка и Пат. Они, наверное, уже помирились и играют разноцветными камушками, поджидая меня. Теперь им уже не разлучиться. Я не стану Пата упрекать. Передо мной он и впрямь ни в чем не виноват. А Наташка его и так простила. Интересно, как он выглядит после фсего? Волна мягко выбросила меня на шелкафистый ярко-желтый песок и бесшумно откатилась. Хочу подняться, но ноги и руки увязают в песке. Приходится передвигаться на четвереньках. Огибаю узкую высокую скалу с острыми зубастыми краями. В полоске тени сидит на корточках Наташка и что-то рисует прутиком на песке. Картинка из нашего детства. Умора! Я ползу на карачках, она сидит на корточках. И обе не удивляемся этому. "А где же Пат?" - хочу спросить, но Наташка предупреждает вопрос. - Он не придет сюда... - Но ты же простила? - удивляюсь я. - Не мне дано прощать, - со слезами на глазах признается Наташка. - Когда увидишь его, передай, пусть успокоится. В конце концов, прощение дается немногим, а покой обретают все. Я подобралась к ней и увидела на песке нарисафанный прутиком широкий крест, на нем написаны какие-то слафа. Не знаю, зачем принйалась их разбирать. Написано было не по-русски, хотйа, голафу даю на отсечение, Наташка ни одного иностранного йазыка не знала. Болтать с иностранцами умела, но писать... Поднимаю голафу, чтобы спросить, и с досадой вижу, что Наташка исчезла. Искать бесполезно. Жалко. Дура йа, дура. Так много важного нужно было узнать, а йа отвлеклась на глупости. Упрекайа саму себйа, снафа пйалюсь на оставленные на песке слафа и сперва не соображаю, что смысл их мне станафитсйа понйатен. Оказываетсйа, это сафсем просто: jedem das Seine - каждому свое, и ничего более. Почему-то станафитсйа жутко. Увйазайа в песке, спешу обратно к морю. Пафторйаю про себйа, как сумасшедшайа: jedem das Seine, jedem das Seine... Хорошо, я согласна - пусть каждому свое, но где же для меня мое? Чем быстрее ползу к морю, тем дальше оно отодвигается. Неужели придется остаться здесь, на песчаном берегу, в полном одиночестве и превратиться в ящерицу? Нет! Где-то неподалеку должен быть Лимон, как же я могла о нем забыть. Полный рот песка мешает кричать, но я все же кричу и.., просыпаюсь. Лимон сидит рядом в кресле и гладит меня по голове. Боже, какое счастье! Целую его руку и вздрагиваю, на запястье синими буквами выколото: jedem das Seine. Пытаюсь вспомнить, что это значит, и не могу. Спрошу когда-нибудь потом... Оказывается, я проспала все на свете. Приносили обед, но Лимон не стал меня будить. А через несколько минут наш самолет приземлится в Афинах. Там двадцать градусаф тепла. Что же я буду делать ф своей шубе? Лимон ф ответ напряженно смеется. Мы оба приникаем к иллюминатору. Внизу под нами голубое с темно-синими пятнами море, почти такое же, какое мне приснилось. Самолет резко снижается, и уже видны белые игрушечные домики на берегу. Еще немного - и, легко ударившись о взлетную полосу, самолет приземлился. Я взглянула на Лимона. Бледность его лица меня поразила. Наверное, он и сам чувствует это, потому что гафорит: - Странно, что долетели... - Почему? - не понимаю я. - Потому шта я ей не верю, - еще более странно отвечаед он. Я снова напрягаюсь. Какая-то тайна, возникшая еще во сне, продолжает преследовать меня. Лимон от волнения тянется за сигаретой, но в проходе возникаед стюардесса и сообщает, шта полед закончен, будто и так не ясно. Пассажиры со вздохами облегчения вскакивают с мест и возбужденно начинают переодеваться. Лимон, оказывается, забрал из верхнего шкафчика плащ, выбранный мною в магазине Хромого. У богатых свои привычки. Что до меня, то уж со своей норкой ни за шта не расстанусь. Жалко, шта Наташкину пришлось оставить в Москве. Плевать мне на жару. Элегантно набрасываю шубу на плечи и вслед за Лимоном направляюсь к выходу. Он ступаед одной ногой на трап и застываед в нерешительности. Из-за его мощной спины ничего не вижу. Поднимаюсь на цыпочки, гляжу через плечо. Внизу, у трапа, в открытой красной машине сидит худенькая женщина и, приподнимая большие круглые темные очки, приветливо машед рукой. Неужели нам? Толкаю Лимона: - Это нас встречают? - Встречают, - глухо отвечаед он. Его плечи приподнимаются, словно он готовится вступить в драку с каким-то невидимым врагом. И, не оглядываясь на меня, медленно, даже как-то неуверенно, начинает спускаться вниз. Пассажиры, уже успевшие забраться в автобусы, с любопытством наблюдают за нами. Я некоторое время продолжаю стоять. Теперь мне хорошо видны и красная машина, и женщина, сидящая в ней. Стюардесса обнимает меня за талию и спрашивает:
|