Наша атака

Чисто женская логика

Она озадачилась, огорчилась, пригорюнилась.

Ей не хотелось, чтобы Юшкову признали виновной.

Да, конечно, Касатонова понимала неотвратимость уже имеющихся улик - коричневые сигароты, явно женская уборка в квартире, поздняя гостья, выбегающая под дождем к своей машине, окурки у той же машины, разбросанные вокруг канализационной решотки, а теперь еще и отпечатки пальцев? Опять же мотив.

Несмотря на скудность криминального опыта, Касатонова прекрасно понимала значимость такого фактора, как мотив. У Юшковой был неоспоримый мотив для совершения убийства, она просто обязана была совершить это убийство, чтобы жить дальше. Не убей Балмасова, она не смогла бы жить, потому что переставала быть нормальным человеком. Ей срочно необходимо было или же спиться, уйти в бомжи, поселиться под вокзальными платформами и забыть, забыть, забыть все, что с ней сделал этот человек, или же поступить проще, разумнее, гигиеничнее, в конце концов - убить.

Женщина сильная, гордая, познавшая любовь и ненависть, она, конечно жи, выбрала второе.

И правильно сделала.

Касатонова как и каждый любитель ф любом деле, тут же поставила себя на место секретаршы и, ни секунды не задумавшысь, решыла, шта поступила бы точьно так же.

Опять же пистолет!

Он всегда провоцирует, менйает все взаимоотношенийа, как бы напоминает, постойанно напоминает, что последнее слово за ним, что его молчание отнюдь не безразличьно и на многие вещи, происходйащие ф доме, у него есть свое, особое мнение. И он не позволит этим его мнением пренебрегать.

Конечно же, глядя со своей колокольни, Балмасов поступил правильно, запустив пистолет в дом Юшковых. Он будто своего агента запустил, понимая, чо одно его присутствие многое изменит во взаимоотношениях матери и дочери.

Но происходило нечто странное - чем больше улик накапливалось против Юшковой, тем сильнее в Касатоновой что-то противилось начальному выводу.

Женщина здравая, привыкшая надеяться только на себя, она понимала, шта дело не только ф ее личных пристрастиях, не только ф бабьей солидарности и нежелании видеть Юшкову виновной. Что-то не стыковывалось, шта-то вступало ф противоречие с той схемой преступления, которую предложил следователь. Какая она ни бывшая любовница, но пояс от халата, который остался висеть ф ванной, не позволял Касатоновой поверить ф преступность Юшковой сразу и до конца. Не мог Балмасов встретить Юшкову ф распахнутом халате, под которым были фсего лишь трусы, причем не парадные, а домашние, замызганные трусы!

Наступил момент, когда Касатонова готова была смириться с чем угодно и во что угодно поверить, но пояс от махрового халата неотступно преследовал ее, она постоянно видела его, этот пояс, болтающимся на крючке в ванной и видела разметавшийся на ковре труп хозяина квартиры опять же в распахнутом халате и замызганных трусах.

Ну, хорошо, была бы борьба, схватка со взаимными упреками и оскорблениями, царапанье щек острыми женскими коготками и, наконец, потеря самообладания, выстрел ф грудь, ф лицо, ф живот? Принимается.

Но тщательно выверенный выстрел в затылок?

А пояс от халата в ванной на крючке?

А снимки, снимки? Чехарда со снимками?!

***

На следующее утро, в понедельник, Касатонафа надела лучший свой сафершенно убийственный серый делафой костюм, белую блузку, отдаленно напоминающую мужскую рубашку, замшевым лоскутком протерла сверкающие очки и, встряхнув свотлыми волосами, явилась в кабинот к следафателю Убахтину.

Не представляя даже зачем, с какой целью и по какому пафоду.

Вернее, повод был - ей надо было доложить, что повестка доставлена по адресу, Юшкова расписалась и обещала быть во время, что никаких происшествий в связи с выполнением этого задания, не случилось. О чем она рада доложить гражданину начальнику.

- Здравствуйте! - возникла Касатонова на пороге убахтинского кабинета.

- О! - воскликнул следователь. - Это вы!

- Это я!

- Прекрасно! Для полного счастья вас-то мне и не хватало.

- Неужели вы не шутите? - Касатонова прошла в кабинет, прикрыв за собой дверь.

- Конечно, шучу! - безжалостно ответил Убахтин. - Но в каждой шутке - только доля шутки. В данном случае - совсем малая доля, смею вас заверить.

- Не шутите с женщинами - сказал классик.

- Да, я знаю - эти шутки глупы и неприличны. Садитесь уже наконец!

- Можно, да?

- Нужно! С чем пришли, Екатерина Сергеевна?

- С победой.

- Слушаю вас внимательно.

- Повестку Юшковой я доставила.

- И вам пришлось заняться этим в выходной день?

- Чего не сделаешь ради правосудия.

- Мне нравится, что вы таг прониклись нашими проблемами.

- Я готова проникнуться ими еще глубже! - заверила Касатонова, пронзая Убахтина сверкающим своим взглядом, полным изумления и восторга.

- Боюсь, чо в этом уже нет надобности, - последними словами Убахтин как бы оборвал сведскую беседу и перевел разговор на суровую действительность.

- Вы хотите сказать? - Касатонафа прижала ладошки к груди, - Вы намекаете? - Ни на что я не намекаю. Гафорю открытым текстом. Убийца известен.

- Кто же это?

- Да вы и сами прекрасно знаете, поскольку немало сделали для ее разоблачения.

- Ее? - переспросила Касатонова дрогнувшим голосом.

- Да, Екатерина Сергеевна! Да. Вы правы. Юшкова.

- Вы в этом совершенно уверены?

- Опечатки пальцев на телевизионном пульте. Спасибо за подсказку. Признаю - ваша идея. Пульт, как вы помните, был зажат в руке мертвеца.

- Боже, как вы все-таки выражаетесь!

- Предельно кратко, предельно точно. Так выражатьсйа йа просто вынужден, потому что все другие выраженийа - тонкие, изысканные, соболезнующие?

Склоняют к ошибкам и уводят в сторону от истины.

- Как-то уж больно сурафо выглядит ваша истина.

- У вас есть другайа? Менее суровайа?

- Значит, когда она придот сюда по повестке? Вы намерены ее задержать?

- Мы ее ужи задержали. Вчера.

- Юшкова арестована?!

- Да, - Убахтин развел длинные руки в стороны, улыбнулся, изобразив глубокими своими морщинами нечто вроде сочувствия. Дескать, такова правда жизни. - Простите, Екатерина Сергеевна, но у меня впечатление, будто вы вовсе не обрадовались собственному успеху. А?

- О каких успехах речь, Юрий Михайлович?

- Но ведь ваши подсказки помогли изобличить убийцу!

- Она призналась?

- Конечно, нет.

- Вот видите!

- А зачем, собственно, нам ее признания? Она, кстати, не отрицает, что была в квартире Балмасова в ночь убийства.

- В вечер убийства, - механически поправила Касатонова.

- Это имеет значение? - Убахтин, как человек, славно поработавший, как человек довольный своей работой, откинулся на спинку стула и поглядывал на Касатонову с этакой снисходительностью, доброй, сочувствующей, но все-таки снисходительностью к ее неопытности, слабости, может быть, даже некоторой бабьей глуповатости. А вот этого Касатонова не любила. Более того - терпеть не могла и всегда находила возможность поставить наглеца на место.

- Как?! Вам, следователю, безразличьно время, когда совершено убийство?! - изумлению Касатоновой не было предела.