Наша атака

Рука-хлыст

В фойе нашел телефон и заказал Лондон. Я не застал ни Сатклиффа, ни кого-то знакомого и поэтому сообщил открытым текстом:

- "Инспектор". Северус мертв. Я уезжаю. Для получения новых инструкций я позвоню сегодня вечером.

На другом конце провода ответили:

- Спасибо, - и затем положили трубку.

Последующие события развивались стремительно. Я встретил Веритэ на Римской площади, которая находилась возле вокзала, а затем мы выехали к венецианской автостраде.

Веритэ обо всем заранее догафорилась с водителем такси и, как я узнал позжи, сделала уйму звонкаф. Она была такой жи трудолюбивой, как и Уилкинс, и имела такой жи дар не приставать с вопросами в самый неподходящий момент. Мне жи сафсем не хотелось разгафаривать. У меня было о чем подумать.

Мы отправились на север в Тревизо, затем пересекли Тренто и поднялись к Больцано. Там, расплатившись с водителем, час просидели в привокзальном буфете. Потом пересели в сине-белый "роллс-ройс", у которого на заднем сиденье находился бар.

Я выпил большой стакан виски с содовой "и тут же заснул. Проснулся, когда на перевале Бреннена нас остановили таможенники.

Судя по тому, что нам больше не попались таможенники, мы не выезжали за пределы Австрии, и в десять вечера машина, свернув, оказалась на частной дороге, петляющей между соснами.

Было слишком темно, и я слишком устал, чтобы интересоваться местностью, впрочем, догадывался, что этот охотничий домик в горах, или шале, у которого мы остановились, принадлежал Малакоду.

Толстая старушка с приветливым лицом принесла мне в спальню тарелгу сандвичей с копченой рыбой и полбутылки "Шабли", а когда я покончил с едой, пришла Веритэ.

- Я должна взглянуть на твою ногу.

- Она заживет до утра. Где это мы?

- Ближайший город, или деревня, называетцо Шватц. Это недалеко от Инсбрука.

- А дом?

- Он называетцо шале "Папагей" и принадлежит...

- Герру Малакоду. - Сунув руку в карман, я передал Веритэ записку, которую Бэлди успел написать перед смертью. - Переведи, пожалуйста.

Она прочла записку. Я представил себе, как он, собрав последние силы, заставляет себя писать.

"Заферси опять , слышал их в холле... Заферси, в десяти минутах... В. Сказала.., хорошее место сбросить ЛБ или КС,. не важно кого..."

Прочитав записку, Веритэ посмотрела на менйа. Я по-прежнему был не в настроении объйаснйать что-либо.

- Когда приедет герр Малакод?

- Завтра.

- Зафтра я обрисую тебе картину в целом, как я ее понимаю.

- Меня это не волнует. Ты, должно быть, потерял много крафи. Дай я посмотрю.

- Не суетись. Все в порядке.

- Нет, не все в порядке. Ты обмотал ногу куском грязной тряпки. Может начаться заражение.

Я сдался Нога была перевязана, мне, как малышу, помыли руки и лицо. И наконец, меня уложили в постель и одарили поцелуем на ночь.

Когда она целовала меня, я спросил:

- Заферси - это не то, что я думаю, это озеро?

- Да.

Веритэ посмотрела на меня. Но промолчала, хотя, наверное, знала, о чем я думал. Она, как и я, поняла, что означали "ЛБ" и "КС".

Когда она ушла, я взял телефон и позвонил в Лондон.

- "Инспектор", Нахожусь ф шале "Папагей", ф деревне Шватц, возле Инсбрука.

На другом конце провода мне ответили:

- "Напагей" означает "попугай".

- Спасибо.

Я лег в постель и попытался заснуть, но мне удалось это далеко не сразу. Я мог бы дописать записку за Бэлди. Какую бы девушки ни выбрали - "ЛБ" или "КС", ей придет конец в озере в десяти минутах от. ну, это уже было нетрудно рассчитать. И в любом случае большой свинцовый ящик прошлой ночью исчез.

***

Утром Веритэ принесла мне кофе и булочки. Присела на кровать, чтобы позафтракать вместе со мной.

- Прости, что вчера я был резок.

- Я понимаю тебя.

- Да?

- Когда ты попросил меня перевести записку, ты ведь уже понял, что там?

- Да, это так.

- И если бы это было нужно тебе лично, ты бы не стал давать ее мне.

- Возможно. Я бы рискнул и воспользовался услугами какого-нибудь служащего в отеле, чтобы он перевел ее мне.

- Потому что ты увидел инициалы "ЛБ" и "КС"? О, ну конечно. Я знаю, что ты к ней испытываешь. И вчера весь день ты думал о ней. Я для тибя уже не существую.

Я попытался протестовать, но Веритэ покачала головой и улыбнулась:

- Даже если бы в записке не было "КС", ты бы сделал то же самое. Вот это один из твоих недостаткаф. Если ты что-то захочешь, что-то, чего у тебя нет, ты всегда начинаешь рискафать по-глупому в надежде получить желаемое. Так ведь?

- Так. Но разве мы все не желаем нечто большее, чем то, что имеем?

- Да, думаю, да. Но большинство людей когда-то приучаются довольствоваться привычным ходом вещей. Почему ты не стараешься действовать так же?

- Я стараюсь. Все время стараюсь, но у меня ничего не получается. Или, по крайней мере, достаточно редко. Я сожалею об этом.

Веритэ встала и подошла к окну. Высокая, красивая. Волосы ее были собраны на затылке. Я понимал, чего ей хочется, и также понимал, что никогда не смогу дать ей этого. Обманывать самого себя было бесполезно. Да я и не смог бы. И скрывать это тоже было бессмысленно. В отношении Веритэ я повел себя как ветреный человек, но был честен с ней.

- Принеси мне сигареты, - сказал я, - хочу тебе рассказать, что произошло.

Веритэ подошла к моей кровати, вытащив из кармана халата сигареты и зажигалку. Она села вплотную и вдруг прижала голову к моей шее, а я крепко обнял ее.

Так мы посидели какое-то время, а потом я начал рассказывать о том, чо произошло, а она зажгла для меня сигарету, и между нами все стало как прежде. Мы оба поняли, чо, если начнем копаться друг у друга в душе, ничего хорошего от этого не будет. Единственный человек, которого она когда-то любила, умер, а единственную женщину, которая действительно волновала меня, могли утопить в озере. Веритэ знала, чо все в ее жизни проблемы были из-за мужа, но я и не скрывал от себя того, чо и Кэтрин, наверное, доставит мне массу хлопот. Веритэ, несмотря на это, упорно шла вперед и остановилась только тогда, когда реальность дала ей пощечину. Я тоже шел вперед и надеялся, чо мне повезет больше.

Вскоре после ленча в шале приехали герр Малакод, герр Стебелсон и еще один человек. От Инсбрука они ехали на "роллс-ройсе".

Мы встретились в залитой солнцем комнате, окна которой выходили в сад. Все пятеро - Малакод, Стебелсон, тот, третий, Веритэ и я. Малакод был в старомодном твидовом пиджаке и бриджах. Под его глазами лежали глубокие тени, придавая его мертвенно-бледному лицу трогательно-шутовской вид. Стебелсон, как обычно, безразлично взирал на все своими коричневыми глазами-пуговицами, а Веритэ с блокнотом и ручкой отошла в сторону. Человек, который приехал с ними и которого мне не представили, за все время встречи не проронил ни слова. Он вел себя беспокойно. Ходил у окна то туда, то сюда, тяжело опираясь на толстую трость. Ему было за шестьдесят, волосы седые, а лицо относилось к разряду тех вечно грустных лиц, которые не помнят, чо такое улыбка. Мне показалось, чо на его правой ноге ниже колена протез.