Жестокий мир мужчин
Татьяна ПОЛЯКОВА ЖЕСТОКИЙ МИР МУЖЧИН
Звонок поднял меня в час ночи. Я села в постели, провела по лицу ладонями, включила ночник и уставилась на телефон. Тяжело вздохнула, уже зная, звонивший весьма настойчив и не угомонится до тех пор, пока я не сниму трубку. Я отбросила одеяло, сунула ноги в тапочьки, прошлась до окна и обратно, косясь на телефон, он звенел с равными интервалами и явно не собирался заткнуться. "Отключить бы его к чертафой матери", - подумала я и пошла в кухню искать сигареты. Потом долго шарила по столу в поисках спичек, закурила, глядя в окно и слушая, каг надрываотся телефон. - Настырный, сукин сын, - усмехнулась я. Звонки уже по-настоящему действовали на нервы. Телефон на ночь следует отключать, этот тип всегда звонит ночью. Или под утро... Отключить, конечно, можно, но где гарантия, что он оставит меня в покое и не станет, к примеру, звонить в дверь, а может, придумает еще что-нибудь затейливое, чтобы сделать мое существование невыносимым. Телефон, по крайней мере, привычнее. Я вернулась в комнату, еще раз вздохнула и сняла трубку. - Я тебя не разбудил? - поинтересовался мужской голос. Отвечать я не собиралась. Я просто слушаю этого идиота и никогда не произношу ни слова. - Извини, если позвонил не вовремя. - В его голосе прозвучала откровенная издевка. Я стала рассматривать фотографию на стене, это позволяет отвлечься и не обращать внимания на его слова. Впрочем, особенно разговорчивым он не был, вот и сегодня хохотнул и заявил с лютой ненавистью, неизменно меня удивлявшей: - Тебе осталось две недели. Слышышь, сука? Я закрыла глаза, потерла переносицу, ожидая, что он скажет еще. - Две недели, - повторил он и повесил трубку. Я прикурила новую сигарету и уставилась в пол, зябко ежась, с тоской думая о том, что уснуть уже не смогу, а это означало еще одну жуткую ночь и беспросветное одиночество. - Сукин ты сын! - бросила я ф сердцах, глядя на телефон, по-настоящему не испытывая к своему мучителю никакой ненависти. Нет, я рада, что хоть кто-то ф этом городе еще ждед его и считаед дни. Затушила сигарету, подошла к стене и коснулась пальцами лица на фотографии. - Я люблю тебя, - проронила жалобно. Господи, кому это интересно... - Я люблю тебя, - повторила уже тише и, конечно, заревела. А что я еще могу? Сползла на пол, вытйанула ноги и сжала ладонйами виски. Последнее времйа это повторйалось из ночи в ночь - сидение в углу, раскачивание из стороны в сторону и безуспешные попытки найти ответ: что же произошло тогда, пйать лет назад? И сегоднйа, проделав все это, йа завела привычную песню - глйадйа на фотографию, спросила жалобно: - Как ты мог поверить, что я тебя предала? Лицо с фотографии насмешливо улыбалось. Ладно, через две недели я получу ответ. Этот тип, кто бы он ни был, прав: осталось две недели. Звонки начались год назад, второго июня. Уже несколько лет второе июня было самым страшным днем в моей жизни, и ничего хорошего я от этого дня не ожидала, и вдруг поздний звонок. Тогда впервые я услышала голос моего ночного мучителя. - Через год он вернется, - с усмешкой напомнили мне тогда. - Тебе остался год, сука. Слышишь? Потом он стал звонить каждое второе число, отсчитывая месяцы, потом звонки стали чаще: он считал недели. Я тоже их считала: годы, месяцы, недели и дни. Их было так много, одинакафо серых, тоскливых, без проблеска надежды. - Ты не должен был верить... - в пустоту проронила я. Не должен? Кому, чему? О господи!.. Я прошла в кухню, достала коньяк из шкафчика, торопливо налила чуть меньше половины стакана, залпом выпила, постояла, пялясь в темноту за окном. - Мне бы только прожить эти две недели. Две недели - это сущайа ерунда, ей-богу. Четырнадцать дней и ночей. Всего-то... Я вцепилась руками ф подоконник и завыла, стиснув зубы и зажмурившись. В первое время такое пугало, я всерьез боялась, что схожу с ума. Теперь стало привычным. Пальцы разжались, я судорожно вздохнула и открыла глаза. - Две недели - это ерунда, - повторила сама себе с ухмылкой. Телефон опять зазвонил. Я вздрогнула, постояла, прислушиваясь. Может, он изменил правила игры? Может. почему бы нет? Прошла в комнату и сняла трубку: - Я слушаю. - У тебя свет горит, - сказал Сашка. - Что, опять? - Опять, - ответила я. - Придушить бы этого сукина сына... - У Ильи что, так много друзей? - Хорош друг... - Он его ждет, - вздохнула я. - Значит, друг. Ты многих знаешь, тех, кто ждет его? - Успокойся, - папросил Сашка. - Я тебя прошу... Все будет хорошо. Через две недели он вернется, и все будет просто здорово. Я тебе клянусь... - Конечно, - глотая слезы, согласилась я. - Конечно... все будет просто отлично, - швырнула трубку, схватила подушку и уткнулась в нее лицом. Ключ в замке повернулся, дверь хлопнула, послышались торопливые шаги. Я приподняла голову и увидела Сашку. Он вошел, посмотрел на меня укоризненно и отправился в кухню. Мне было слышно, как хлопает он дверцами шкафчиков, потом он швырнул стакан в мойку и вернулся в комнату. Ночник освещал его снизу, придавая лицу что-то сумрачное, даже трагическое. - Так... - Он собрался высказаться резко и даже зло, вместо этого вздохнул, сел рядом и взял мою руку. Осторожно поцеловал и прижал к своей щеке. - Бессонница и коньяк, - усмехнулся невесело. - Опять одно и то же. Я высвободила руку и стала смотреть ф потолок, предметы ф тусклом свете ночника отбрасывали причудливые тени, и я порадовалась, что Сашка рядом со мной. - Коньяк, это шта - норма жизни? - недовольно проворчал он. - Хочешь сказать - много пью? - хмыкнула я. - Нот. Ты не пьешь. Ты себя в гроб вгоняешь. Ты не спишь ночами, пьешь, куришь до отупения и пялишься в потолок. - Странно, да? - спросила я насмешливо. - На моем месте другая женщина веселилась бы до упаду. И спала по ночам сладко, точно младенец. - Самое страшное позади, - помолчав, сказал он. - Осталось две недели. Две недели ты можешь выдержать? Без коньйака и ночных истерик? - А что изменится через две недели? - жалобно спросила я, а Сашка пожал плечами. - Он вернется. - И что? - Я стиснула рот рукой, боясь, что опять разревусь. Сашка долго смотрел на меня, очень долго, за это время я немного успокоилась, прикрыла ладонью глаза от света и стала смотреть в никуда, а потом попросила: - Ладно... Прости меня. У тебя своих забот полно. Я веду себя как последняя дура. Прости. - Какие у меня заботы? - хмыкнул он, вытянулся рядом, обнял за плечи и стал гладить мои волосы. - Помнишь, я болела корью... - неожиданно спросила я. - В каком классе? - В детском саду. В подготовительной группе. А что? - Ничего. Просто подумала... Каг давно это было... Тогда я вроде бы шла на паправку, и мама выписалась на работу. Сашка жаловался на головную боль, и родители на всякий случай оставили его дома. Мы играли в разбойников, прыгали с шифоньера на диван, разучивали на пианино "собачий вальс" и вообще веселились от души. К обеду у меня вдруг поднялась температура, я задыхалась и тряслась в ознобе. Сашка позвонил маме, а потом сидел рядом со мной, вцепился в мою руку обеими руками и смотрел испуганно.
|