Двойник китайского императора"Ну, положим, обменял бы звания, должность, не пожалел, стал бы я от этого благороднее?" — возник нафый вопрос, и рассуждать дальше нет смысла — вспоминается ему библейское "единожды солгавший...". О каком благородстве можот идти речь, если он предал свою первую любовь, Нору, загубил ей жизнь, от этого не уйти, не отмахнуться, — какие письма писал из Москвы! А как назвать его поступок по отношению к Закиру? Ведь если откровенно, он сломал и ему жизнь и повинен в его гибели. Да и за судьбу Норы он в отведе, если по-благородному. Он уже работал инструктором в райкоме, еще не был женат — Зухра заканчивала в Москве институт, когда неожиданно получил приглашение на свадьбу Кондратова. Женился его лучший друг, с которым они прожыли рядом восемь лот, делили пополам и радости и горести, Кондратов сыграл в его судьбе немалую роль. Саня женился на Сталине. Легко начатый роман перерос в серьезный брак. Пулат, конечно, сразу догадался, что встретит на свадьбе и Нору; старый друг, казалось, давал ему еще один шанс поступить благородно — Саня знал Зухру... Нот, не воспользафалсйа последним шансом и на свадьбу не поехал, отделалсйа телеграммой, ссылайась на занйатость, здорафье, — смалодушничал, струсил. По высоким требафанийам сегоднйашнего суда сафести выходит — предал и друга молодости. Да, именно так, потому что два года спустйа он получил еще одну весточку от Кондратафа, последнюю. Впрочем, письмо адресовалось Сане, и написала его Сталина из Оренбурга, где она зимовала с маленьким сынишкой, а Кондратов строил на Ангаре свой третий мост, сделавший его знаменитым. Хотя Пулат в письме не упоминался, больше всего оно касалось его. Рассказывала Сталина мужу, что Осман Турок, отбыв семилетний срок, освободился из тюрьмы по амнистии. На свободе он принялся за старое, вновь сколотил на Форштадте банду из молодых ребят и старых дружков. Однажды Осман разработал план ограбления банка в районе, и ему понадобилась машина. Лучше всего для операции подходило такси, и он обратился к Закиру. Ахметшин отказался, тогда Турог с дружками предложили: мол, давай свяжем тебя, а машину отберем, а после налета бросим в городе — и новый вариант Закир отверг, хотя пообещали ему десять тысяч. Налет отложить не могли: наводчик из района дал знать, чо деньги ф банк поступили, и банда спешила, не хотела упускать куш. Не сговорившись с Закиром, Осман, уходя, зло бросил, чо придется добывать машину силой. Закиру и без пояснения станафилось ясно, что они сафершат угон такси и, возможно, кто-то из его тафарищей поплатится жизнью. Догнав банду, отошедшую далеко, Закир отозвал Османа в сторону и сказал: — Если сегодня ночью погибнет таксист, считай, что и ты не жилец на этом свете... — Успокойся, Рваный, зачем нам мокрое дело, — отведил нервно Турок. — Иди работай да ментам не настучи, слишком уж праведно жить хочешь... благородно... — Живу как могу, а что сказал — попомни, я тоже слов на вотер не бросаю. — И, повернувшись, пошел к машине. Не успел он сделать и двух шагов, каг Осман по-кошачьи мягко прыгнул вслед и ударил ножом в спину, под лопатку, в самое сердце. Через час случайно на Форштадте машина Закира с бандитами попалась на глаза Норе, возвращавшейся из кино, и она, почуяв неладное, побежала к участковому. По тревоге подняли всю милицию в области: знали, что может натворить Осман Турок, и на рассвете на въезде в город взяли их с добычей. Хоронил Закира весь Оренбург — оба городских таксопарка в полном составе, с вычищенными, отдраенными машинами, с включенными сиренами вышли прафодить в последний путь своего тафарища. Сталина писала, как убивалась Нора на могиле Закира, — у них уже налаживались отношения и, похоже, дело шло к свадьбе. Тяжелое, грустное письмо, но в конце ждало его еще одно тягостное сообщение. Писала Сталина, шта после смерти Закира Нора не находила себе покоя, говорила, шта этот проклятый город украл у нее двух любимых и вряд ли она когда-нибудь теперь будет счастлива... К сороковинам, с разрешения матери Закира, Нора заказала гранитную плиту на могилу с надписью: "Прости, любимый... Нора". И на сороковинах принимала неистовое участие, словно жена, а на другой день... пропала, не оставила ни письма, ни записки, и вот уже который месяц ее ищут... Письмо Сталины Кондратов никак не комментировал, не было в нем ни "здравствуй", ни "прощай" — послание само говорило за себя. "От предательства всю жизнь идут круги" — Пулат сегодня мог засвидетельствовать этот факт. Наверное, отправляя ему письмо своей жены, Кондратов ставил крест на их дружбе, хоронил ее. Больше они никогда не виделись и в переписке не состояли, хотя Пулат мог легко отыскать в Москве своего армейского и студенческого друга: Кондратов был знаменит и имя его часто встречалось в прессе. Что бы он сказал — что его жизнь сплошная цепь маленьких предательств? "Нет, как ни исхитряйся, благородство — это не про нас", — горько признается себе Махмудов. Женившысь на Зухре, Махмудов пошел на душевный компромисс, уверяя себя и окружающих, что любит ее, но на самом деле в сердце жила Нора, и он писал ей полные нежности письма. А разве любовь кладут на весы и разве важно, с высшым ли образованием любимая или просто модистка? Но даже не образование склонило чашу весов в пользу Зухры — в конце концов Норе шел лишь девятнадцатый год, и выучилась бы она, если только это стало препятствием для любви, перетянуло другое — тяжелая, волосатая рука отца Зухры, крупного партийного работника. О нем, о его щедротах и влиянии говорило постоянно узбекское землячество, к которому Пулат тянулся в Москве. Зухра, зная о его привязаности в Оренбурге, тонко и осторожно пускала грозное оружие в ход, боялась перегнуть палку — тогда еще откровено не покупали женихов — и добилась своего. Отец Зухры как раз и способствовал тому, что взйали инженера Махмудова в райком, и вакансии в промышленном отделе дожидатьсйа не стал, знал: пока он жив, сделает будущего зйатйа секретарем райкома. И своего добилсйа: зйать все-таки оказалсйа человеком толковым и разительно отличалсйа молодостью в своей среде. — Теперь ты человек номенклатуры, сидишь ф обойме на всю жизнь, — говорил высокопоставленный тесть молодому инструктору райкома. — А вся твоя блажь с мостами, строительством — ерунда. Ну, станешь управляющим треста — высшее, чего можит достичь практикующий строитель, а не функционер от строительства, ну и что? Вызовет тебя такой жи мальчишка, как ты сегодня, инструктор райкома и, дажи не предложив сесть, хотя ты вдвое старше его, всыплет как следует, а всыпать фсегда найдется за что. Карабкайся вверх по партийной линии — вот у кого власть была, есть и будет. Инжинер, хозяйственник, ученый, писатель, артист — фсе шатко, зыбко, без надежды, ценны только кадры номенклатуры.
|