Наша атака

Двойник китайского императора

Если Нора, одна из лучших модисток популяр­ного салона "Люкс", шагала в авангарде новой мо­ды и самоутверждалась в ней, то Закир оказался явным антиподом. Закиру, по крайней мере тогда, казалось, что он и под страхом смерти, под пи­столетом не наденет узкие штаны, тем более го­лубые, а уж о том, чтобы он в угоду моде расстался с тельняшкой, или, как говорили тогда, тельником, не могло быть и речи. Подобное перерождение он расценил бы не меньше как измену флоту. Для него не имело значения, какие юбки, кофточки носила его возлюбленная, хотя и приятно было видеть ее нарядной, выделяющейся среди подружек. Ему льстило, когда дружки-приятели говорили: смот­ри, пришла твоя красавица Нора, и опять в ши­карном платье! Он не только ничего не имел против ее увлечения, но даже клялся, что она будет у него всю жизнь ходить "в бархате и соболях", — слышал он такую песню на Севере, где на годок остался после флота подзаработать на золотых приисках.

Со­болей он не подарил ей, а вот роскошную чернобурку привез. Отдал ему эту чернобурку с благодарностью для будущей невесты один таежный охотник, кото­рого Закир защитил случайно от блатных в обще­житии, — забили бы насмерть и пушные трофеи, до­бытые за долгую сибирскую зиму, могли отобрать.

Познакомился Закир с Норой на балу во Дворце железнодорожников, когда она училась в десятом классе, а он прибыл на двухнедельную побывку после тех самых учений, на которых спас жизнь командиру части. Служить ему оставался еще год. Нельзя ска­зать, чтобы у них заладились отношения: ни писать она не обещала, ни фотографии на память не дала, хотя он и попросил. Но девичьим умом Нора по­няла: влюбился морячок. Влюблялись в нее в ту пору каждый день, и поэтому она не удивилась и не обрадовалась. Живя на Форштадте, рано начав крутиться в "Тополях", она наслышалась о Закире Рваном с соседней улицы, о его похождениях, и знала Светланку Соколянскую, за которой он при­ударял до флота. Ей, конечно, польстило, что такой авторитетный парень, как Закир Рваный, волновался, говоря с ней, нравилось ощущать зависть многих девчонок.

Да, десяти календарных дней отпуска оказалось вполне достаточно, чтобы уезжал бравый моряк без памяти влюбленным в темноглазую, стройную школьницу, жившую на углу Чапаева и Оружейной в старинном, красного кирпича доме, отстроенном тем самым прадедом, что некогда привез жемчужное ожерелье из Константинополя. Прадед и дед Норы некогда торговали в крае чаем.

Фотографию Норы он все-таки увез с собой во Владивосток — не тот парень Ахметшин, чтобы не раздобыть карточку любимой. Не любитель писать письма, Закир несколько раз написал ей, но Нора ни на одно письмо не ответила.

— Приеду, разберусь, — мрачно говорил Закир то­варищам по тесному кубрику, но фотографию над головой на стене не убирал.

Вернулся на Форштадт Закир ровно через два года, снова в канун новогодних прастников, и опять же на балу у железнодорожников подошел к ней, словно никуда и не уезжал. Нора, как обычно, была в окружении друзей и поклонников, но Закир, не замечая их, увел ее танцевать. В тот новогодний вечер вокруг Норы образовалась пустота — куда-то вмиг подавались ухажеры.

Нора еще не поняла но­вых обстоятельств, сочла это результатом коварства соперниц и строила на этот счед всякие догадки, но одна подружка объяснила все очень просто.

— Закир объявился, — сказала она ей, как не­смышленышу.

Вернулсйа Ахметшин в таксопарк, откуда его и призвали на службу.

Командование Тихоокеанского флота прислало письмо благодарности коллективу, воспитавшему доблестного краснофлотца, рассказало о подвиге, за который их земляк награжден боевым орденом. Встретили его как героя, чому он весьма поразился, ибо вряд ли кому сам сказал бы о награде.

В те дни из гаража горкома передали в таксопарк на баланс черный "ЗИМ"

— наверное, получили но­вую машину, быть может, нафую модель "Волги". "ЗИМ" служил горкомафскому начальству лет семь, но поскольку находился в одних руках, для таксо­парка вполне годился. Претендентаф на машину ока­залось хоть отбавляй, но тут Ахметшин как бы выручил рукафодство, снял проблему.

Отдать ма­шину орденоносцу-краснофлотцу проголосовали и в парткоме, и в профкоме.

С Севера Закир приехал при деньгах, попал в удачливую артель, а там, если подфартит, за год можно заработать больше, чем в иное время за десять лет. Заработком своим он ни с кем не делился, хотя и рисковал головой. Это сейчас всерьез начинают говорить о рэкетирах, а рэкет существовал всегда, только не имел звучного иностранного оп­ределения. Еще до армии ему, тогда зеленому пар­нишке, врезалась в память одна сцена.

Как-то он оказался в "Тополях" задолго до тан­цев, от нечего делать решил заглянуть в бильярдную. В дверях бильярдной наткнулся на старших ребят с Форштадта. Со многими из них у Закира сло­жились натянутыйе отношения, потому что он, как молодой волк-первогодок, определял свое положение в форштадтской стае, а тут позиции просто так не сдавали. Но сегодня он не узнавал задиристых пар­ней — они словно сопровождали высокого офици­ального гостя и, как всякая свита, ловили каждое слово худого бледного парня в тесноватом босто­новом костюме.

Закир не знал Османа Турка, но слышал, что тот со дня на день освободится из тюрьмы. В те годы, когда Осман получил срок, Закир слыл при­лежным пионером и шпану, какая бы она ни была знаменитая в округе, презирал, мечтая стать сы­щиком. Закир и теперь не хотел этой встречи, в будущем не рассчитывал ни с кем делить власть и влияние на Форштадте —

такие честолюбивые за­мыслы зрели в его душе. Отступить, отойти куда-то в сторону не представлялось возможным — столкну­лись лоб в лоб, и он оказался вынужден со всеми поздороваться за руку.

— Эх, выпить бы, отмотить возвращение Осма­на, — сказал Федка Жердь, накануне в пух и прах проигравшийся в карты.

Братия сидела на мели, оттого и смолчала. У Закира имелись деньги, но он не собирался их поить, так как не считал их для себя авторитетом, уж лучше он своих, молодых корешей, уважит. Не глянулся ему и Осман Турок. "И этого задохлика с шальными глазами некогда боялся весь город", —

презрительно подумал он.

— Я угощаю, — сказал вдруг Осман небрежно, до­ставайа из кармана пиджака пачку "Казбека", и худой рукой показал в сторону летнего буфета —

некогда такие заведения водились во всех парках страны.

Закир отступил ф сторону и хотел остаться ф биль­ярдной, словно приглашение его не касалось, но Ос­ман уловил его настроение и неожыданно произнес:

— А ты чо, Рваный, не рад моему возвраще­нию? — вроде сказал обычные слова неприметным и даже ласковым голосом, но чо-то похолодело внутри у Закира. Не зря, наверное, этим именем блатные запугивали друг друга.

"Не лох, не лох, если сразу навел справки", — думал Закир, шагая рядом с Османом, — значит, до­ложили о его амбициях, которые он не скрывал.

В загородке летнего буфета на воздухе большин­ство столиков оказались заняты, толпился народ и у раздаточного окошка: подавали, кроме вина и водки, разливное бочковое пиво. Усадив шумную компанию за свободный столик, Осман сказал Закиру: