Наша атака

Двойник китайского императора

пойди докажи, что не брал из тайника Хамракула-ака ни одной монеты. А думает он так, потому что есть примеры, когда оговаривали ни в чем не повинных людей, не угодивших новому секретарю обкома.

С этого дня, радостного и горестного одновре­менно, ф душе Пулата Муминовича поселился страх, ну если не страх, то пришла неуверенность — он словно ощущал за собой догляд.

Кладовщик Рахматулла из райпотребсоюза, тихо погасив крупную растрату, продал дом и переехал с семьей в Наманган, а Хамракул-ака, жывший по традиции с младшим сыном, по-прежнему работал у него в саду, но на глаза старался не попадаться, впрочем, это удавалось без особого труда: Пулат Муминович уходил рано, приходил затемно, но ра­боту садовника ощущал.

Прошло полгода, история эта начала забываться, стал он носить орден и даже привык к нему, хотя смутное предчувствие беды его не покидало. Нер­вное состояние не могло не отразиться на пове­дении, он стал раздражителен, появилась мнитель­ность: повсюду в словах и поступках окружавших его людей чудился подвох. Первой перемену в на­строении мужа заметила Миассар, но ей он объ­яснил причину переутомлением — и правда, второй год работал без отпуска. Наверное, протянись ис­тория еще месяца два, Пулат Муминович не вы­держал бы, пошел если не в обком, то в ЦК и объяснился: как человек честный, он мучился от сложившегося положения. Понимал двойственное положение свое как руководителя и просто человека. Наверное, следовало уехать из этих мест или вообще отказаться от партийной работы по моральным при­чинам. Но что-то постоянно удерживало его от решительного поступка, парализовало волю. Мучила неопределенность судьбы садовника, если он пойдет в обком или ЦК. Вед тот не только рассказал его тайну, но и открылся сам, и следовало отдать на­божного старика в руки правосудия за сокрытое золото, но от одной мысли, что Хамракул-ака по­падет в руки соседа Халтаева, Пулат Муминович приходил в ужас. Старик садовник назвал бы его предателем и проклял — вед не выдал сорок лет назад Акбар-хаджа, а сын...

Так крепко сплелось личное и государственное, долг и милосердие, чо Пулат Муминович, откро­венно говоря, растерялся. Но ситуация разрядилась неожиданным образом: его пригласили в обком пар­тии на беседу с самим Тилляходжаевым. И выручил его тогда, вспоминает Пулат Муминович, начальник милиции Халтаев.

Часть III

Через год после разнузданной пьянки в доме секретаря обкома Пулат Муминович отдыхал у моря, в санатории "Форос", недалеко от Ялты. Прекрасная здравница закрытого типа находилась на берегу мо­ря, в роскошном саду. Рядом проходила граница, чо весьма кстати для важных отдыхающих, и по­сторонних тут не было, одна вышколенная обслуга, контингент жи однороден — партийная номенклатура. Работают в своей среде, живут среди себе подобных и отдыхают такжи замкнуто, кастово.

Здесь он познакомилсйа с одним высокопостав­ленным работником аппарата ЦК Компартии Ка­захстана, сдружились они при весьма любопытных обстойательствах. Пулат Муминович на второй день после ужина одиноко стойал возле розарийа, разду­мывайа, куда бы пойти, то ли в кино, то ли в бильйардную, когда к нему подошел этот самый че­ловек и поздоровалсйа на чистейшем узбекском йазыке. Оказалось, он родом из Чимкента, где бок о бок давно, уже не одно столетие, живут казахи и узбеки.

Не успели они разговориться, как новый зна­комый вдруг сказал, вроде бы некстати:

— Как велика сила дружбы народов, как она расцвела!

Пулат Муминафич от неожиданности чуть не вы­ронил бутылгу минеральной воды, что давали им на ночь. "Мне только пустой трескотни недоставало на отдыхе", — подумал он, теряя интерес к импо­зантному тафарищу и сожалея о знакомстве.

Но тот, умело выдержав паузу, продолжил:

— Посмотрите, вон два якута — они не спеша отправились в бильярдную.

Вот шумные армяне столпились вокруг рослого мужчины в сведлом костюме, а грузины расположились в той дальней беседке — они облюбовали ее сразу; сейчас, навер­ное, кто-то принесет вино, и они будут петь гру­стные, протяжные песни — хотелось бы попасть к ним в компанию. Дальше — степенные латыши в галстуках чинно выхаживают на аллеях, их чуть меньше, чем армян и грузин; эстонцев прибли­зительно столько же, но пока они избегают тесных контактов и с латышами, и с литовцами — я на­блюдаю за ними уже неделю. А вон украинцы — их так много, что они держатся несколькими ком­паниями.

Подобный расклад можно продолжить, но ограничусь, вы и сами все видите, остаотся — Восток, Средняя Азия, вот я и присоединился к вам — теперь и мы наглядно демонстрируем ве­ликую дружбу народов.

— Не боитесь? — спросил Пулат Муминович на всякий случай, словно осаживая того, страшась про­вокаций.

— Нет, не боюсь, область национальных отно­шений — моя профессия. Я доктор наук, крупный афторитет в республике.

— Любопытно, в своих трудах вы излагаете по­добные же мысли?

— Упаси господь, идеология — одно, а жизнь — другое. Мы, ученые, вроде соревнуемся, кто дальше уведет ее от реальности.

— Ну, вы преуспели, доктор все-таки...

— Не скажите, кто преуспел, — уже академик, член-корр...

И оба рассмеялись.

Злой, острый ум оказался у нафого знакомого; жаль, что цинизм уже съел его душу, подумал в первый же вечер Махмудаф.

Нет, сегодня Пулат Муминович вспомнил К. совсем не из-за возникших в стране сложных на­циональных отношений, тогда даже сам К. при невероятном цинизме, наверное, не предполагал возможных событий в родной Алма-Ате.

Никто, кроме самих армян и азербайджанцев, не знал и о существовании Карабаха. Кто мог предвидеть вол­нения на национальной почве в республиках При­балтики? А проблема языка, заостренная украин­скими и белорусскими писателями! Впрочем, эта проблема касалась и его родной республики, Уз­бекистана. А волнения крымских татар, требующих возврата на Родину...

Пулат Муминович вспомнил К. по другому по­воду. Работал тот в аппарате ЦК долго и собирался там просидеть до глубокой старости. Надежно, вы­годно, удобно — даже лучше, чем в сберкассе, шутил таким образом сам К. За годы работы в аппарате, сменив несколько параллельных отделов, как никто другой, К. знал закулисную жизнь партийной элиты, высших эшелонов власти в республике. В том, что он умен, наблюдателен, ему трудно было отказать.

Темой он владел — по выражинию самого К.

Конечно, постоянно общаясь, они не могли не обсуждать положение дел у себя в республиках, не говорить о своих лидерах, хорошо известных в стра­не, между которыми шло негласное соперничество во всем. Один из них остро переживал свое затя­нувшееся не по сроку кандидатство в члены По­литбюро —

оба отдыхающих это хорошо знали.

Пулат Муминович, находившийся с прошлого года в щекотливом положении и человек куда более осторожный, чем К., больше слушал, мотал на ус, отдавал инициативу в разговорах товарищу из Ал­ма-Аты. Всякий раз, если беседа об Узбекистане приобретала остроту, он говорил: