Наша атака

Двойник китайского императора

Как взъярился Наполеон: мол, что такое, за­знался, и обком не указ, хотя ему объяснили, что тот вылетел в Ташкент на совещание в трест, к своему непосредственному руководству. Узнав, что самолет недавно поднялся в воздух, он, как и каратепинский хан, позвонил в аэропорт и приказал завернуть рейс обратно, хотя пассажиры уже под­летали к Ташкенту. Мало того, что завернул самолет обратно, выслал в аэропорт начальника областной милицыи, чтоб тот лично доставил в обком ослу­шавшегося инженера. Правда, привели неудачливого авиапассажира на совещание без наручников, но когда полковник милицыи рапортовал о выполнении задания, секретарь, указывая пальцем на несчастного начальника управления, объявил залу:

— Так будет доставляться каждый, кто станет отлынивать от совещаний в обкоме. Из-под земли достану!

Тешились властью и вседозволенностью всласть, и никто эти дикости не навязывал.

Ну ладно, изощрялся Тилляходжаев — как-никак секретарь обкома, человек, обладавшый реальной властью; то же самое можно сказать и о каратепинском хане, оба — люди, высоко стоящие на ле­стнице партийной иерархии. В тщеславных мечтах они, наверное, видели себя на месте "отца нации", своего покровителя. У них в руках находился ог­ромный хозяйственный, партийный, правовой ап­парат. Может, опьянение вседозволенностью и тол­кало на бессмысленное сумасбродство и произвол, называемый на лагерном жаргоне "беспределом"?

Можно было понять или хотя бы объяснить по­ступки самого "отца нации": люди на таких постах, тем более на Востоке, всерьез уверены — им все дозволено. Вед недавно Пулат Муминович сам про­читал в одной из центральных газет высказывания одного из бывших секретарей ЦК Айтмурова; тот прямо заявил: мы были уверены, что люди нашего круга неподсудны, в чем бы ни провинились. Но как мог так высоко взлететь неуч, бывший учетчик тракторной бригады, руководитель небольшого хо­зяйственного объединения?

Пулата Муминовича, всю жизнь проработавше­го в глубинке и обремененного хозяйственными заботами, более всего поражал невероятный взлет Арипова, его неограниченная власть в республике. Однажды в Ташкенте, в доме сына, ему удалось случайно увидеть фильм Копполы "Крестный отец". Фильм Пулат Муминович посмотрел с лю­бопытством, но следа в душе он не оставил, и секретарь райкома никогда не думал, чо когда-то вспомнит о нем. Вспомнил, и не только вспомнил. Когда год назад опубликовали роман и у нас, он достал два номера журнала "Знамя" и прочитал уже внимательно. Прочитал, чобы уяснить для себя кое-чо.

Теперь он знал многое из деяний Арипова и по прессе, и со слов следователей, работавших в области. Немало поведал ему и Халтаев. Наверное, и Марио Пьюзо и Коппола, создавая своего героя, частично опирались на факты, материалы судебной хроники. Но даже смелая фантазия, прославившая их на весь мир, бледнела по сравнению с художе­ствами Арипова, построившего после шестидесяти лед советской власти собственное ханство, ничем не отличавшееся от феодального. И это в стране, убеждающей весь мир, что она народная и демок­ратическая, после подписания договоров о правах человека в Хельсинки!

Не зря, наверное, тут же откликнулся лондонский музей восковых фигур мадам Тюссо, изъявивший желание иметь у себя в коллекции скульптуру аксайского хана.

Чего стоит только один общеизвестный ныне факт, когда Арипов из своего захолустного кишлака, о котором никто прежде и слыхом не слыхивал, свалил председателя Верховного суда республики — такое и дону Корлеоне, наверное, было бы не под силу. И поводом для такого развития событий по­служил тривиальный момент. У одного высокого должностного лица председатель Верховного суда ос­корбил жину — частный, казалось бы, случай. Но не тут-то было. Уязвленный решил отомстить, а луч­шей местью счел лишить коварного искусителя кресла. Кто знает Восток, поймет — задумана была страшная месть: без чина тут человек не человек, живой труп. Людей без портфеля, дажи если и смот­рят в упор, не замечают — какая жи жинщина польстится на невидимку!

Оскорбленный муж в неглас­ной табели о рангах занимал положение куда выше, чем должностной донжуан, оттого и задумал такую страшную казнь. Но не тут-то было: влиятельные силы оказались и за судьей. Нашла коса на камень!

Испробовав все средства, истратив кучу денег и ни на шаг не продвинувшись к цели, вынужден был видный чин поехать на поклон в Аксай к Арипову — иного выхода он не видел.

Все дальнейшее, как оно было в жизни, повторяет один к одному литературный сюжет "Крестного от­ца". Арипов знал о неожиданном визите высокого гостя, догадывался и о причинах, заставивших того искать справедливость в Аксае, но тем не менее неделю промариновал просителя в коридорах рези­денции, прежде чем удостоил внимания. Приняв, перво-наперво выговорил, что в лучшие свои дни тот не спешил нанести визит уважения, а когда, мол, приперло, пришел, приполз. Заставил и пла­кать, и унижаться, и присягать на верность.

Ни справедливость, ни честь гостя хозяина не волновали, но в отношении председателя Верховного суда у него давно созрели свои планы: мечтал он посадить туда своего человека, и тут интересы сов­пали. Выходило, одним выстрелом убивал трех зай­цев сразу: и пост существенный в республике при­бирал к рукам, и вербовал в вассалы влиятельного человека, чьими руками и собирался скинуть судью, и в глазах окружения поднимал авторитет —

выгля­дел ревнителем Справедливости, Добра, Чести.

Досье на судью, как и на многих известных людей, которых он не успел прибрать к рукам, имелось. Грехов у вершителя судеб хватало и кроме донжуанства. Снабдив неудачливого супруга наибо­лее компрометирующими материалами, Арипов ве­лел ему устроить скандал в здании Верховного суда.

Разыграли фарс как по нотам, хотя все выглядело непроизвольно. Судья, чувствуя, что отбирают крес­ло, без которого он себя не мыслил, и зная, что потеряот все, а не только интерес женщин, бросился к Верховному: мол, помогите. А тот только развел руками и сказал, что подобныйе инциденты, полу­чившие широкую огласку, не в силах погасить и он. В общем, спровадили судью дружно. Накануне Арипов разговаривал с Верховным по правительственному телефону, что случалось почти каждый день, и подсказал, кто должен занять вакантное место.

Всем мало-мальски заметным дейателйам в ре­спублике аксайский хан любил давать клички, не­которые из них становились широко известными. Секретарйа по идеологии своей области он окрестил за долговйазость Жирафом, и человека за глаза иначе и не называли. Клички известных людей пофторйа­лись и в табуне Арипова: своим любимым лошадйам он давал прижившиесйа имена. Не обошел и самого Верховного и называл того Шуриком; имелсйа, разумеетсйа, и Шурик с повадками лидера в конюшне. Своего многолетнего ставленника Бекходжаева, при­нйавшего эстафету у Верховного, за благообразный облик нарек Фариштой —

Святым, хотя тот со свя­тостью ничего общего не имел. Другую свою ма­рионетку — Пиргашева, которого успел посадить министром внутренних дел, сместив самого грозного Яллаева, называл ласково Карликом.