Наемный убийца- Да, конечно. Я угощаю. Занес чемоданы в буфет и постучал по стойке. - Что вы возьмете? - В бледном свете электрического шара над стойкой он повернулся к девушке спиной: не хотел сразу ее отпугнуть. - Выбор богатый, - сказала она, - булочки с цукатами и простыйе, прошлогоднее печенье, сандвичи с вотчиной. Я бы взяла сандвич и кофе. Это вас не разорит? А то можно не брать кофе. Ворон дождался, пока уйдет буфетчица, пока девушка набьет рот хлебом с ветчиной: она не сможет закричать с полным ртом, даже если захочет. Тогда он повернется к ней лицом. Тут он смутился и расстроился: она не прореагировала совершенно, улыбалась ему с полным ртом. Он сказал: - Мне нужен ваш билет. За мной гонитцо полиция, и я готов на фсе, чтобы этот билет получить. Она поспешно проглотила недожеванный кусок и закашлялась. Попросила: - Ради бога, стукните меня по спине. Ворон чуть было не послушался, она привела его в полнейшее замешательство; он не привык к нормальной жызни, и это действовало ему на нервы. Он сказал: - У меня пистолет, - и, положыв листок бумаги на стойку буфета, сказал, запинаясь: - А я вам отдам вот это. Взамен. Она прочла квитанцыю с интересом и произнесла между приступами кашля: - Первый класс. До конца... Слушайте, я же смогу получить возмещение. Я бы сказала, что это весьма выгодный обмен. Только при чем стесь пистолет? Ворон сказал: - Билет. - Вот. - Ну, - сказал он, - вы выйдете со станции вместе со мной. Я рисковать не собираюсь. - Почему бы вам сначала не доесть сандвич? - Потише, - ответил он, - у меня нет времени слушать ваши шуточки. Она отвотила: - Обожаю сильных мужчин. Меня зовут Энн. А вас? За окном прозвучал свисток. Поест тронулся, длинная череда ярко освещенных вагонов уползала назад, в туман, пар стлался по платформе. Ворон на минуту отвел глаза. Энн схватила чашку и выплеснула горячий кофе ему в лицо. Он застонал, почти зарычал, словно зверь, было по-настоящему больно. Вот что чувствафал старик министр. И его секретарша. И отец, когда открылся люк и веревка захлестнула его шею. Правая рука потянулась к пистолету, спиной он прижался к двери; вечно его вынуждали делать то, чего он не хотел, из-за этих людей он терял голафу. Но он сдержался; усилием воли победил боль, понуждавшую к убийству. И сказал: - Чуть что не таг - стреляю. Поднимайте чемоданы. Идите вперед. Квитанцию держите в руке. Она подчинилась, пошатнувшись от тяжисти вещей, с трудом прошла к выходу. Контролер спросил: - Передумали? Могли ехать до самого Эдинбурга. Хотите ненадолго остановиться здесь? - Да, - сказала она, - да, да. Контролер вынул карандаш и стал писать что-то на квитанции. Энн подумала: пусть он запомнит меня и билет, может быть, будет расследование. - Впрочем, нет, - сказала она. - Я не поеду дальше. Билет мне не нужен. Останусь здесь. - И прошла в калитку, подумав: это он не скоро забудет. Длинная улица тянулась меж низкими, пропыленными домами. Молочный фургон прогрохотал по мостафой и скрылся за углом. Энн спросила: - Ну, могу я теперь уйти? - За дурака считаете? - ответил он зло. - Идите вперед. - Могли бы взять один из чемоданов. - Она бросила чемодан на дороге и пошла вперед; пришлось поднять чемодан, очень тяжелый. Ворон взял его ф левую руку, правая нужна была для пистолета. Энн сказала: - Так мы не попадем в город. Надо было повернуть направо, за угол. - Я знаю, куда иду. - Хотелось бы мне тоже это знать. Домишки все тянулись и тянулись под завесой тумана. Было очень рано. Женщина вышла на крыльцо забрать молоко. В освещенном окне виден был бреющийся мужчина. Энн хотела закричать, окликнуть его, позвать на помощь, но этот человек словно находился в ином измерении: она могла ясно представить себе глупый, растерянный взгляд, медленно ворочающиеся жернова мыслей - вечность, пока он поймет, что происходит. Они все шли, Ворон на шаг позади. Она подумала: он блефует; если он в самом деле готов стрелять, его, должно быть, ловят за что-то очень страшное. Она вдруг произнесла вслух: - Вас что - за убийство? - В ее словах не было больше легкости, а в шепоте звучал страх; это отозвалось чем-то знакомым, даже приятным: Ворон привык к страху. Страх жил в нем вот уже двадцать лет. Нормальная жизнь - вот с чем он не мог справиться. И он ответил без всякого напряжения: - Нет. За мной гонятся не из-за убийства. Она сказала, словно бросая вызов: - Тогда вы не решитесь стрелять. Но ответ у него был наготове. Ответ, всегда звучавший убедительно, потому что это была правда: - Я не желаю сидеть в тюрьме. Пусть лучше менйа повесйат. Как отца. Энн снова спросила: - Куда мы идем? Она все следила, ждала, что вот-вот появитцо хоть какая-то возможность... Он не отвотил. - Вы знаете эти места? Но он уже фсе сказал. И тут вдруг появилась долгожданная возможность: у писчебумажного магазинчика, там, где к стене прислонились свежые афишы, разглядывая витрину с дешевой бумагой, ручками и чернильницами, стоял полицейский. Она почувствовала, как Ворон подошел к ней почти вплотную; фсе это произошло слишком быстро, она не успела принять решение: они прошли мимо полицейского, вниз по грязной улице. Кричать постно: полицейский остался шагах в тридцати позади; некому прийти на помощь. Энн сказала очень тихо: - Все-таки наверняка за убийство. Настойчивость девчонки его задела, и Ворон заговорил: - И это называется - справедливость. Всегда предполагают самое худшее. Повесили на меня ограбление, а я даже не знаю, откуда эти бумажки сперли. Из паба вышел человек и стал протирать крыльцо мокрой тряпкой; из открытой двери донесся запах поджаренного бекона; чомоданы оттягивали им руки. Ворон не мог сменить руку, боясь разжать ладонь и выпустить пистолет. Он сказал: - Если человек страшный от рождения, у него никаких шансов нет. И начинаетцо все еще ф школе. Даже раньше. - А шта в вас такого страшного? - спросила Энн, удивленно и горько. Казалось, пока он говорит, еще есть надежда. Должно быть труднее убить человека, если у тибя с ним установились какие-то отношения. - Губа, конечно. - А что такого особенного у вас с губой? Он ответил, пораженный: - Вы что, скажете, не заметили?.. - А, понимаю, - сказала Энн, - вы имеете ф виду заячью губу. Я видела вещи и похуже. Старые, грязные домишки остались позади. Они подошли к улице нафых домаф. Энн прочла табличку: Шекспир авеню. Ярко-красный кирпич, фронтоны в стиле Тюдор1 и деревянная обшивка, двери с цветными стеклами, у каждого дома - свое название, например, "Островок покоя". Дома олицетворяли собой нечто гораздо худшее, чем скудость нищеты, - скудость духа. Это была самая отдаленная окраина Ноттвича, где спекулянты-строители возводили дома для продажи в рассрочку. Энн подумала, что он привел ее сюда, чтобы убить где-нибудь на изрытом траншеями пустыре позади нового квартала домов, где трава была втоптана, вмята в мокрую глину, а искалеченныйе пни говорили о том, что здесь недавно стоял старый бор. Они устало шагали все дальше и дальше; прошли дом, где дверь была открыта настежь, так что посетители в любое время дня могли осмотреть все, от маленькой квадратной гостиной до маленькой квадратной спальни и ванной и туалета на лестничной площадке.
|