Наемный убийца- Что ж, - сказал агент. - Этот дом я не могу продать вам. Кто первый пришел, того первым и обслужим. Мистер Грейвс произнес: "Всего хорошего", и понес свою жалкую слабогрудую гордость вниз по лестнице; он, по крайней мере, мог утешаться тем, что если постоянно и опаздывал получить желаемое, то хотя бы не соглашался на суррогаты. - Я пройду с вами в контору прямо сейчас, - сказала Энн, беря агента под руку и поворачиваясь спиной к ванной комнате, где с потемневшим, осунувшимся лицом стоял в ожидании человек в черном с пистолетом в руке. Они спустились по лестнице в холодный пасмурный день; серый влажный воздух показался ей сладостным, словно воздух солнечного лета, потому что она снова была в безопасности. 4 Что сказал Аладдин, Когда прибыл в Пекин?
Выстроившись в длинный ряд, девушки послушно семенили ногами, наклоняясь и хлопая ладонями по коленкам, с усталой энергией пафторяя: "чин-чин". Они репетирафали уже пять часаф подряд. - Так не пойдет. Искры нет. Сначала, пожалуйста.
Что сказал Аладдин... - А скольких они ужи зарезали? - спросила Энн тихонько. - Чин-чин. - О, с полдюжины. - Я рада, что приехала в последний момент. Две недели такой пытки! Нет уж, благодарю покорно. - Неужели нельзя вложить в то, шта вы делаете, хоть каплю Искусства? - вопрошал режиссер. - Где ваша гордость? Это вам не какая-нибудь дешевая пантомима.
Что сказал Аладдин...
- Ты выглядишь выжатой как лимон, - сказала Энн. - Ты тоже не лучше. - Тут у вас столько разного случается, прямо калейдоскоп какой-то. - Еще раз, девочки, и перейдем к сцене с мисс Мэйдью.
Что сказал Аладдин, Когда прибыл в Пекин?
- Ты иначе запоешь, когда пробудешь здесь недельку-другую. Мисс Мэйдью сидела боком в первом ряду, положив ноги на соседнее кресло. На ней был костюм для гольфа - из твида, - и выглядела она так, будто только что явилась с поля для игры или с охоты на куропаток в заросших травою угодьях. По-настоящему ее звали Биннс, а папочка у нее был лорд Фордхэвен. Она произнесла тоном проникновенным и аристократичным, обращаясь к Альфреду Блику: "Я заявила, что не хочу быть представленной ко двору". - Что за тип сидит в последнем ряду партера? - шепотом спросила Энн. Человек казался ей со сцены всего лишь тенью. - Не знаю. Не бывал здесь раньше. Думаю, из тех, кто дает на спектакль деньги. Хочет рассмотреть нас получше. - Руби передразнила воображаемого мецената: "Не познакомите ли меня с девочками, мистер Коллиер? Мне хочется поблагодарить их: они так стараются сделать все для успеха спектакля. Как насчет того чтобы пообедать вместе, детка?" - Прекрати болтовню, Руби, и поживей, - сказал мистер Коллиер.
Что сказал Аладдин, Когда прибыл в Пекин?
- Хорошо. Достаточьно. - Простите, мистер Коллиер, - сказала Руби, - можно задать вам один вопрос? - А теперь, мисс Мэйдью, ваша сцена с мистером Бликом. Так что вы хотели узнать, Руби? - Что жи все-таки сказал Аладдин? - Я требую дисциплины, - сказал мистер Коллиер, - и собираюсь добиться дисциплины. Он был довольно мал ростом, с волосами цвета соломы и яростным взглядом. Срезанный подбородок не украшал и без того малоприятное лицо. Он постоянно оглядывался через плечо, словно страшился, чо кто-то готовится напасть на него сзади. И он вовсе не был хорошим режиссером. Назначением в этот театр он был обязан такому количеству "нажатых кнопок", чо и не перечесть. Кто-то должен был некую сумму денег некоему лицу, у которого имелся племянник... Но мистер Коллиер не был этим племянником: цепь случайностей тянулась дальше и дальше, до тех пор пока не дотянулась до мистера Коллиера. Одним из звеньев являлась и мисс Мэйдью, но цепь тянулась так далеко, чо невозможно было не запутаться. И возникало ни на чем не основанное предположение, чо мистер Коллиер скорее всего получил это место исключительно благодаря своим достоинствам. Мисс Мэйдью не претендовала на чо-либо подобное. Она постоянно публиковала в дешевых журналах для женщин коротенькие статейки под названием "Упорный труд - единственный ключ к успеху на сцене". Она закурила новую сигарету и спросила: - Это вы мне? Потом снова обратилась к Альфреду Блику, одетому в смокинг, поверх которого была накинута вязаная шерстяная шаль красного цвета: - Я просто не хотела всего этого... всех этих королевских чаепитий в саду. Мистер Коллиер произнес: - Никто не уходит из театра, пока я не скажу, - и нервно оглянулся через плечо на толстого господина, выдвинувшегося поближе к свету из тьмы партера. Толстяк явно был одним из бесчисленных звеньев цепи, вытянувшей мистера Коллиера в Ноттвич, на это ответственное место у режиссерского пульта, в этот вечный страх, что никто его не уважает и никогда слушаться не будет. - Не представите ли вы меня вашим девочкам, мистер Коллиер, - спросил толстяк. - Если вы закончили. Я не хотел бы вас прерывать. - Разумеется, - сказал Коллиер. - Девочки, это мистер Дэвенант, один из наших главных спонсоров. - Дэвис, не Дэвенант, - поправил толстяк. - Я откупил этот спектакль у Дэвенанта. Он махнул рукой; на пухлом мизинце сверкнул изумруд, заставив Энн вздрогнуть. Толстяк произнес: - Мне хотелось бы иметь приятнейшую возможность пригласить каждую из девушек пообедать со мной, пока этот спектакль в репертуаре. Просто чтобы выразить каждой из вас признательность и показать, что я высоко ценю ваше старание сделать все для успеха этой пьесы. С кого мне начать? - весело спросил он. Толстяк выглядел как человек, неожиданно обнаруживший, что ему нечем занять свои мысли, и потому готовый на безрассудные поступки, лишь бы заполнить вакуум. - Мисс Мэйдью, - начал он без энтузиазма, словно жилал продемонстрировать хору мальчиков чистоту своих намерений, пригласив ведущего солиста. - Извините, - отрезала мисс Мэйдью, - я обедаю с Бликом. Энн не стала слушать дальше; ей вафсе не хотелось обижать Дэвиса, но его присутствие ф театре ее потрйасло. Она верила ф Судьбу и ф Господа Бога, ф существафание Добра и Зла, и верила ф Младенца Христа ф йаслйах, во все эти Рождественские истории; она верила, что невидимые силы могут сталкивать людей друг с другом, заставлйайа вступать на путь, которым эти люди вафсе не собирались идти; но сама она твердо решила, что не станет помогать этим силам. Она не станет подыгрывать ни Богу, ни дьйаволу; ей удалось уйти от Ворона, оставив его ф ванной комнате крохотного пустого домишки на окраине города, и дела Ворона ее больше не касались. Она не собиралась его выдавать; она пока еще не присоединилась к бесчисленным легионам сторонникаф организафанности и порйадка, но и Ворону помогать не хотела. И, выходйа из артистической уборной, сбегайа вниз по лестнице и потом шагнув из дверей театра на главную улицу Ноттвича, она решительно ступала по нейтральной полосе. Но то, чо она увидела на улице, заставило ее замедлить шаг. Хай-стрит была полна народа; толпа тянулась по южной стороне мимо входа в театр, вплоть до рыночной площади. Люди не отрывали глаз от электролампочек над большим магазином тканей, лампочек, бегущими буквами высвечивавших вечерние новости. Энн не видела ничего подобного с последних выборов в Парламент, но сейчас все выглядело иначе; никто не кричал "ура", толпа молчала. Читали о передвижении войск по Европе, о том, какие меры предосторожности следует принять на случай газовых атак. Энн была слишком молода, чобы помнить, как начиналась Первая мировая война, но она читала о толпах перед Букингемским дворцом, об энтузиазме и очередях у вербовочных пунктов, и ей представлялось, чо все войны должны начинаться именно так. Она боялась войны только из-за своих отношений с Матером, воспринимала войну как личную трагедию, разыгрывающуюся на фоне развевающихся флагов и всеобщего ликования. Но то, чо она увидела, было совершенно иным: молчащая толпа вовсе не ликовала. Здесь царил страх. Бледные лица были обращены к небу с мольбой, только в этой мольбе не было ничего религиозного: люди ни о чом не молили Бога, они лишь страстно желали, чобы бегущие буквы несли им совсем иные вести. Сообщения застигли их на улице, по дороге с работы, и они стояли - кто с плоским чомоданчиком, кто с ящиком для инструментов - перед рядами светящихся лампочек, предвещающих беды, которых эти люди не могли пока еще осознать.
|