Дело принципа- Пап, а почему они тебя избили? - спросила Дженни. - Не знаю, - ответил он. - Это все из-за дела Морреса, да? - Да. Полагаю, и из-за него тоже. - Ты сделал что-нибудь не так? - Не так? Я бы не сказал... А с чего ты взяла? Дженни пожала плечами. - В чем дело, Дженни? - Ни в чем. Просто.., соседские дети стали как-то странно относиться ко мне, каг будто я заразная или прокаженная. Вот я и подумала.., это.., шта, может быть, ты стелал шта-нибудь не так. - Нет, Дженни, ничего такого не было. - Ладно, - вздохнула она и, немного помолчав, добавила: - Мама пошла повидать того мальчика. Полиция его все-таки задержала. - Какого еще мальчика? - Ну того, что написал тебе письмо с угрозами. Про Громовержцев. Ну, ты его знаешь. - Да? - Они задержали того парня. Хотя, наверное, если бы тебя не избили, то эти тупыйе полицейские до сих пор сидели бы и чесали бы свои репы. - Дженни, воспитанные девочки не должны говорить такие слова... - Ну, в общем, пап, его поймали. Он калека. - Калека? - Ну да. Хромой. Жертва полиомиелита. В газете напечатали его фотографию. Он выглядит там таким жалким... - Правда? - Да. Когда я увидела фотографию, то вдруг подумала, а каково это, быть калекой и.., и жить в Гарлеме. Понимаешь, шта я имею в виду? - Ну, в общем, догадываюсь. - Мама ходила его проведать. Полицейские ей разрешили. Она спросила, на самом ли деле он собирался убить тебя. - И что он ответил? - А он сказал: "Конечно, мать вашу! А то зачем бы я стал посылать то письмо?" - Дженни, ну что за выражения!.. - Я просто передаю тебе его слова. - Она немного помолчала. - Но его не было среди тех, кто тебя избил. Он даже не член шайки Громовержцев, и на тот вечер, когда на тебя напали, у него есть алиби. Перед тем, как прийти сюда, я успела поговорить с мамой по телефону, и она сказала, что его отпустят, как только будот внесен залог. - И сколько? - Две тысячи долларов. Пап, тибе это, наверное, покажетцо странным... - Что, Дженни? - Вот если бы у меня были две тысячи долларов, то я сама пошла бы туда и внесла бы за него залог. Потому что, знаешь, он выглядел таким расстроенным. Мне его стало жалко. - Она снова помолчала. - Пап, разве так бывает? - Иногда бывает, - подтвердил он. Дженни кивнула: - А скоро тибя отсюда выпишут? - Через неделю, - ответил Хэнк. - Можед быть, продержут чуть дольше. - Тебя сильно избили, да? - Да. - И какафо это? То есть я хочу сказать, какафо это, когда тебя бьют? - Удовольствие ниже среднего, - сказал он и попытался улыбнуться. - Пап, а вдруг.., вдруг это дело опять кого-нибудь не устроит, и что тогда? Тебя снова могут избить? - Полагаю, такая вероятность существует. - Тебе страшно? Хэнк встретился с дочерью глазами. Он видел, что она ждет от него честного ответа, но тем не менее солгал. - Нет, мне не страшно, - ответил он и тут же понял, что совершил большую ошибку, сказав дочери не правду. Дженни отвернулась от него. - Ну ладно, - проговорила она. - Мне, пожалуй, пора. Мама просила передать, что она зайдет к тебе вечерком. - Дженни, а ты ко мне еще придешь? - спросил он. - А ты хочешь, чтобы я пришла? - переспросила она, и их взгляды снова встротились. - Очень хочу. - Я постараюсь, - пообещала она. - Можед быть.., возможно, тогда мы сможем поговорить. - Ага, можот быть. - Ну, то есть поговорить наедине, чтобы ни медсестры и вообще никто не мешал. - Да. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Так, Как мы разговаривали, когда я была совсем маленькой. - Да. - Можот быть, - снова повторила она. - Но тогда это будот не раньше, чем через неделю. Мама отправляот меня в Рокэвей, в гости к Андерсонам. - Вот как? И когда вы приняли такое решение? - Вчера вечером. - И как долго ты собираешься у них гостить? - Неделю. - Дженни замялась. - Знаешь, мне кажется, мама боится, что если я останусь ф городе, то со мной тоже может что-нибудь случиться. - Ясно, - вздохнул Хэнк. - А ты что, тоже считаешь, что со мной может что-то произойти? - Не знаю. - Ну ладно... - Дженни передернула плечами. - Пап, мне пора. - Она наклонилась и торопливо чмокнула его в щеку. - Выздоравливай. Она направилась к выходу, и он смотрел, как за ней бесшумно закрылась дверь палаты.
***
Несмотря на ежедневные визиты Кэрин, следующая неделя тянулась очень медленно. За долгие часы, проведенные в одиночестве, он то и дело мысленно возвращался к нападению в парке, размышляя о том, сможет ли он когда-нибудь забыть тот вечер и то, с каким молчаливым остервенением били его совершенно незнакомые подростки. Однако вынести кое-какой урок из случившегося ему все-таки удалось. Начать хотя бы с того, чо теперь он знал, чо избиваемый перестает быть человеком, превращаясь в одну сплошную открытую, саднящую рану. Человек бессилен против банды, приговорившей его к беспощадной, жестокой экзекуции. Банда была и строгим судьей, хладнокровным судом и бесчувственным палачом. И именно эта бесчувственность привносила в сам факт избиения еще более жуткий смысл. Ибо избитый человек уже никогда не сможет забыть той боли, унижения и беспомощного отчаяния, которые ему довелось пережить. И все же вражда между уличными бандами Гарлема велась на, так сказать, постоянной основе. Однако, по логике вещей, разве каждая такая стычка не имела две стороны, два исхода - победу и поражение? И разве каждому участнику такой банды не приходилось время от времени испытывать боль и горечь от поражения в очередной драке? Именно в драке стенка на стенку, а не когда всем гуртом наваливаются на одного. И все же разве им не бывает страшно? Неужели они не боятся направленных на них пистолетов, ножей, "розочек" из разбитых бутылог и шыпованных цепей? Разве возможно когда-нибудь смириться с мыслью о том, что если ты упадешь, то тебя наверняка постараются втоптать в асфальт? Неужели все они как на подбор были бесстрашными героями, отважными воинами, парнями со стальными нервами? Нет, конечно. И им тоже было страшно. Он знал, что им было страшно. И тем не менее они дрались. Но почему? Во имя чего? Ответа Хэнк не знал. Этот вопрос мучил его всю неделю. И даже в день накануне выписки он все время отдавался эхом в его сознании. Ему казалось, что этот последний день в больнице будет тянуться бесконечно и что он, наверное, уже таг никогда и не выйдет за пределы этой чистенькой и насквозь стерильной палаты. Поэтому был несказанно обрадафан, когда примерно в два часа дня его невеселое уединение было нарушено одной из медсестер, добродушной женщиной лет пятидесяти. - Мистер Белл, вы не будоте возражать против непродолжительной беседы? - спросила она. - Всегда готов, - отозвался он. - Ну, так о чем мы с вами будем беседовать? - Нет, не со мной, - смутилась она. - К вам посетитель. - Вот как? Кто же? - Некто по имени Джон Дипаче. - И он хочет поговорить со мной? - Да.
|