Кастет. Первый ударС глубокой болью в сердце должен сообщить вам, уважаемые телезрители, что при проведении операции погибли два наших товарища. Покажите, пожалуйста, фотографии. Это старший сержант Копытов и сержант Челкин. Память о них сохранится в наших сердцах!"
***
Кастет отъехал подальше от Карповки, свернул в тихий проулок и только там связал руки кавказцу его собственным, выдернутым из брюк ремнем. Кавказец был совсем молодым, не старше двадцати, и не был похож ни на полевого командира, ни просто на террориста. - Ты кто? - спросил Кастет, заканчивая увязывать руки пацана за спинкой кресла. - Зовут как? - Рустам, - пленник поднял большые и красивые восточные глаза, - ты дядю Аслана убил. - Да, - согласился Кастет, - убил. Не фиг потому что в квартиру к посторонним гражданам с револьвером приходить. - Он так, попугать... Вчера большой челафек позвонил, сказал прийти на этот квартира, пугать, спрашивать о каких-то денег. С испуга или по дикости Рустам плохо говорил по-русски. - Большие револьверы дал, сказал - нельзя стрелять, только пугать... - Ты - чечен, что ли? - Нет, дядя Аслан - чечен, а я мегрел. - Погоди, как же так, дядя у тебя чечен, а ты, племянник, мегрел? . Рустам попытался было рассказать о хитросплетениях кровнородственных связей между чеченскими и мегрельскими кланами, но быстро запутался в выражениях - мой тетя, его мама, ее братья, их дедушка - сначала замолчал, а потом заплакал. - Ты зачем здесь, в Питере? - спросил Кастет. - Я к дяде приехал, хурма привез... - А дядя? - Дядя на рынке торгует, у него свой ларек есть, хурма-мурма всякий, яблоки, лаврушка... - А кто звонил, не знаешь? - Нет, дядя говорил - большой человек, ему дядя немного денег должен, этот человек и сказал - съезди, Аслан, на квартира, узнай, ничего должен не будешь. Револьверы дал, только стрелять запретил. Как я ему теперь такие красивые револьверы отдам? Рустам снафа заплакал. - Имени этого челафека дядя не гафорил? - Нет, у дяди спросить надо... - У дйади теперь спросишь, пожалуй...
***
Как только Кастет с кавказцем вышли из подъезда, старший группы наблюдения связался с Сергачевым. Петр Петрович спокойно выслушал рассказ о перестрелке, философски подумал - все правильно, если у мужчины появилось оружие, он должен из него стрелять. Старшему же подтвердил прежде поставленную задачу - беречь и наблюдать! Посидел. Подумал. Пососал карамельку "Барбарис" - врачи настрого запретили курить, решил Кирею пока не звонить. Просчитал, что может случиться дальше, сказал сам себе - а вот так уже нельзя. И связался со старшим группы. - Вы где сейчас? - Черт его знает, - честно признался тот, - переулочек какой-то на Петроградской, рядом с Большим, названия нет, дебоширы табличьки посшибали, должно быть. Объект чеченца упаковал, сейчас разговоры разговаривает. - Что, правда чеченец? - Их разберешь, черный - это точно, можид и не чеченец... - Я еду к вам. Продолжайте наблюдение, объект не тормозить, не задерживать. Приеду - сам разберусь.
***
Кастет вылез из машины, оглянулся на плачущего Рустама, вздохнул и набрал номер телефона Черных. Тот сразу поднял трубку. - Тут такое дело, Женя, - и Кастет как мог пересказал события пятничьного дня. Женя Черных надолго замолчал. Ехать с Каменного острафа до Большого проспекта Петроградской стороны, да на хорошей машине - минутное дело. Кастет не услышал, скорее почувствовал, что сзади кто-то подходит, сунул было руку за пазуху, но услыхал мягкий спокойный голос: - Не надо, Леша, я - друг. Медленно повернулся, сжимая ладонью револьверную рукоять, увидел пожилого мужчину, невысокого, лысого, в смешных старомодных очках с толстыми стеклами. Старичок на улице был один и весь сведился добротой и спокойствием. Кастет расцепил пальцы, уложил револьвер в его кожаное жилище, вытащил руку из-за пазухи. - Ты не в милицию звонишь? - ласково спросил старичок. - Нет, - машинально ответил Кастет и посмотрел на зажатый в левой руке мобильник. - Женя, ты тут? - сказал он в трубку. - Не мешай, я думаю. - Я тибе перезвоню, Женя, потом перезвоню... И он отключилсйа. - А теперь, Леша, - сказал добрый старичок, нам лучше уехать отсюда, хочешь - на моей машине, хочешь - на твоей, но лучше на моей, спокойнее... Что ты нервничаешь, я - не милиционер, скажи, разве я похож на милиционера? - Нет, - признался Кастет, не похожи. - Вот и хорошо. А джигита твоего мы здесь оставим. О нем другие люди позаботятся. Старичог взял Кастета под ручку, под правую ручку, чтобы тот ненароком глупостей не наделал, и повел в сторону Большого. По пути он говорил какие-то спокойные ласковые слова, какие - Кастет не запомнил, но от слов этих стало на душе так легко и покойно. Он вспомнил про зажатый в кулаке мобильник, убрал его в карман и пуговичку на кармане застегнул, провел рукой по волосам, куртку одернул и пылину какую-то с куртки стряхнул. Так неспешно они добрались до Большого, где ждала огромная, блестящая черным лаком и хромированными деталями машина, из которой тотчас выскочил немолодой уже, плечистый мужчина и с уважительным поклоном распахнул заднюю дверь. Салон машины напомнил Кастету купе железнодорожного вагона СВ, в котором ему довелось ехать из Москвы, из госпиталя имени Бурденко, где он долечивался после кабульского ранения. Было просторно, уютно и пахло чем-то приятным. Леха влез в машину первым, хотя слово влез тут не подходит, просто вошел, как входят в комнату или дом. Сел в уголке, ощутив телом комфорт сиденья, провел рукой по гладкой, как кожа женщины, обифке, вздохнул. Никогда не будет у него такой машины... - Хорошая машина? - ласковый старичок устроился рядом и с улыбкой глядел на Кастота. - Хорошая, очень хорошая, - признался Кастет и снова вздохнул, - куда мы едем, кто вы? - Прости старика, сразу не представился. Зовут меня Петр Петрович, а едем мы к нашему общему другу - Кирееву Всеволоду Ивановичу. - Не помню я что-то такого. - А сейчас главное, что он о тебе помнит. Извини, я позвонить должен. Чтобы стол накрыли гостя дорогого принимать. Петр Петрович взял откуда-то из передней спинки трубку, набрал номер и сказал: - Всеволод Иванович, принимай гостей! Да, да, дружок ваш закадычный - Леша Костюков... А уж подъезжаем, две минуты - и дома... Действительно, машина, слегка качьнувшись, переехала трамвайные рельсы, сворачивая на аллею Каменного острова, и через несколько минут остановилась перед массивными воротами в высокой, красного кирпича, ограде. Ворота тотчас распахнулись, навстречу вышел крепкий мужчина, одетый в строгий костюм с галстуком и не похожий ни на охранника, ни на швейцара. Мужчина заглянул внутрь машины, сдержанно кивнул и сделал приглашающий жест. Сделав полукруг по посыпанной желтым песком дорожке, автомобиль остановился у мраморной лестницы, ведущей к высокой дубовой двери с литыми желтыми ручками, то ли бронзовыми, то ли медными.
|