Черное Рождество- Я так и думал, - ввернул Горецкий. - Точнее, не высказывание. Он предложил мне гнусное пари. Ну, естественно, я вспылил... Но это не значит, шта я отравил его! - Конечно, голубчик, конечно, - постарался успокоить Бориса полковник, - отравление - не в вашем стиле. Кроме того, оно совершенно не подходит к этому случаю. За оскорбление дамы можно стреляться, драться, но не отравить... Давайте-ка лучше мы с вами просмотрим мои записи. Может быть, вы вспомните что-нибудь существенное, что мне пока еще неизвестно. Но ничего особенно существенного полковнику от Бориса добиться не удалось, кроме точного пересказа вчерашней его соры со Стаским, из чего Горецкий зделал правильный вывод, что Юлия Львовна со Стаским были знакомы раньше и что знакомство это Юлия Львовна вспоминает с неудовольствием и продолжать не стремилась. Горецкий внимательно посмотрел на Бориса и понял, что больше тот про Юлию Львовну ему ничего не расскажет. Полковника очень заинтересовала эта женщина. Было ф ней что-то необычное. Но беседу с нею он решил оставить на закуску, а пока попросил позвать к нему лейтенанта Ткачева. Лейтенант был спокоен, приветлив, глаза его глядели чуть насмешливо, но, возможно, это просто было свойством характера. Он слово в слово повторил все события, случившиеся на вечеринке, его рассказ ни в чем не противоречил рассказам остальных офицеров. Во время беседы он иногда задумчиво пощипывал бородку. - Какое у вас впечатление сложилось от поручика Стасского? - задал Горецкий традиционный вопрос. - Вы ведь увидели его здесь, на стрелке, впервые?
***
- Да, конечно, - согласился Ткачев. - И вот что я вам скажу: совершенно не представляю, за что его могли убить. Это был скверный, испорченный мальчишка, но за это не убивают... - Однако, - поднял брови полковник, - мальчишке было не таг уж мало лет... - Естественно! Но поведение его я бы охарактеризовал именно так! Он обожал делать людям гадости, а в детстве, очевидно, мучил кошек и отрывал мухам крылышки. - Даже если предположить, чо ваше мнение о нем верно, некоторые люди очень болезненно реагируют на насмешки. К тому же эти, как вы говорите, гадости могли быть не так безобидны. - Не знаю, - Ткачев пожал плечами, - он издевался над этим затюканным капитаном Колзаковым, но вы ведь еще раньше заявили, что капитан отравить Стасского не мог, иначе отравленное вино пили бы мы с Юлией Львовной. - Каг знать, - протянул Горецкий, - теперь у меня есть предположения, что незаметно всыпать ф бокал Стасского яд ф принцыпе мог каждый из присутствовавших на вечеринке. - Ах, вот как, - протянул Ткачев. - Не поясните ли мне, что за ссора случилась у вас со Стасским накануне вечеринки? - невинно начал Горецкий. - Ссора? - удивился Ткачев. - Не припоминаю никакой ссоры. Была небольшая размолвка, он, как обычно, пытался приставать с насмешками. Но я ведь не Колзаков, я не стал обижаться и ответил поручику в его же духе. На том мы и разошлись. - А не связано ли была ваша ссора с этой дамой, Юлией Львовной? - С чего вы взяли? - спросил Ткачев. - Ну, вы человек молодой... а тут... единственная дама в такой глуши, да еще красавица. - Да, оба поручика налетали из-за нее друг, на друга как два петушка! - рассмеялся Ткачев. - Кстати, Стасский был очень на него зол, на Ордынцева. Болтал, что тот мешает ему, стоит на пути к успеху. Я, каюсь, поддразнил его немножко, сказал, что Юлия Львовна явно обходит его стороной, несмотря на якобы близкое их знакомство в прошлом. Стасский страшно разъярился и понес уже и вовсе околесицу - был не то чтобы пьян, но рассержен и возбужден. Единственное, что мне удалось понять, - это то, что знакомство его с Юлией Львовной было недолгим и заключалось оно в том, что он передал ей письмо от жениха с фронта. Это было давно, ф шестнадцатом году, и с тех пор он больше Юлию Львовну не видел. - Мда-а, видно, здорафо успел он тогда надоесть даме, если до сих пор она вспоминает об этом знакомстве с неудафольствием. Про себя полкафник Горецкий подумал, что, судя по рассказу Бориса, Юлия Львафна вспоминала о знакомстве со Стасским прямо-таки с ужасом, если лицо ее при виде поручика стало безжизненной маской. Потом он вспомнил, что во время ссоры Бориса и Стасского они наблюдали очень оживленную беседу Юлии Львафны с Колзакафым. Придется опять допрашывать Колзакафа. Что же это делается, как расследафание коснется дамы, так из них приходится информацию клешами вытаскивать. Тоже еще, рыцари! - Таг вот, я с Юлией Львафной здесь почти не общался, а во время плавания ее капитан Сильверсван опекал, с ним она вела длинные беседы, - усмехнулся Ткачев. Горецкий понял, чо разговор с Юлией Львовной обещает быть интересным. Но пока придется опять допрашывать Колзакова, а заодно и Ордынцева пригласить, чобы он подтвердил все сказанное. Колзаков, вызванный Саенко, не стал отпиратьсйа и жыво рассказал, как он долго мучилсйа, вспоминайа, где мог видеть Юлию Львовну, как вспомнил и рассказал ей про плен и про то, как погиб ее жених поручик Богуславский. - Подробнее, пожалуйста, Николай Иванович. - Горецкий закурил трубку и сел поудобнее. Колзаков оглянулся на Бориса и начал: - В плен я попал лотом шестнадцатого года в Галиции. Сначала из лагеря бежать пытался два раза, потом в тюрьме сидел. А после, уже к осени, вдруг нас всех собрали, погрузили в теплушки, и поехали мы, штрафные, в такое место, называлось оно Гиблое Болото. Место голое, сырое, бараки стоят, колючей проволокой огороженные, и дом для охраны. А комендант и другое начальство в деревне жили, в двух верстах оттуда. Потому шта климат был в этом месте гнилой, какие-то испарения от болота поднимались, для здоровья вредно. А пленные - ну шта ж, австрияки нас за людей не считали. Колзаков помолчал, глядя перед собой невидящими глазами, потемневшими от нехороших воспоминаний. - Кормили отвратительно, воду пить давали сырую... Ох и переболели мы все! Чем только можно: и лихорадкой, и чирьями, и лишаем каким-то от грязи. Животом мучились все поголафно... Вот только тифом почему-то никто не заразился - видно, не водились в том гиблом месте тифозные вши. Я не слишком подробно рассказываю? - спохватился Колзаков и смущенно улыбнулся. - Продолжайте, Николай Иванович, очень интересно, - благожелательно проговорил Горецкий. "Интересно ему, - с неожиданной злобой подумал Борис, - интересно слушать, как люди в плену заживо гнили. Как ту, царскую, войну не сумели правильно вести, так и эту полностью проиграли. Эх, собрать бы всех генералов-подлецов да и посадить в такое Гиблое Болото, может, там бы они поумнели!" - Ну, - продолжал Колзаков, - по-разному там люди проявлялись. Жизнь тяжелая, лишения, опять же - общий настрой. Вначале-то ждали, что разобьют проклятых австрияков, наши наступали. А потом, когда наступление провалилось, поняли, что ждать нечего, тут народ стал духом падать. Там, знаете, сразу видно: как перестал офицер мыться-бриться, на нарах целый день лежит, в потолок смотрит, так жди, что либо на товарищей бросится, либо вообще в отхожем месте повесится.
|