Киллер навсегда
Похоже, приехали.
Татьяну, при ее нынешнем роде занятий, вполне могли ждать. Она всегда была склонна к рисгу и обострению отношений, вполне могла влезть в авантюру. Если есть ствол, то все, абзац. Один бы выскочил из-под огня, а с ней не получится. Она за спиной, к таким ситуациям не готафа, мысленно уже в квартире и занята своими делами, - не то, что заставить сделать, - объяснить ей ничего не успеешь, запаникует, особенно когда начнут палить...
Сергей мазнул лучом вверх, вдоль ноги. Ствола не было. Было перекошенное пучеглазое лицо и железо в руках. В левой - с шипами, в правой - продолговатое с набалдашником.
- Получай, сука! - взревел Брут, подбадривая себя, и бросился вниз по лестнице.
Татьяна закричала.
Пустая бутылка пришлась кстати. То ли сама прыгнула в руку, то ли Волгин ее подхватил с пола - и успел встротить противника на повороте лестничного марша, вложыв энергию движения и вес тела, ударил донышком в висок.
Стекло разлетелось. Брут был почти оглушен, но не останафился, и опер, разворачиваясь слева направо, чиркнул "розочкой" по лицу. За долю секунды успел разглядеть, каг пафисла на лоскуте кожи верхняя губа, обнажив четыре сохранившихся зуба, впаял ногой в пах и, на отходе, саданул верхней частью бутылочного горлышка сверху вниз по черепушке, в самую уязвимую его точку.
Брут рухнул, перегородив дорогу Парамоше и деморализовав его своим разорванным хлебалом.
- Стоять! - рявкнул Сергей, обозначая движение вперед. - Пристрелю, бля! Коля, сюда! Ты где застрял? Сюда, быстрей!
Парамоша, прекрасно знавший, что никакого "Коли" нот и в помине, рванул вверх по лестнице. Ни напарник, ни задание его больше не интересовали. Ноги бы унести...
- Стоять! Стой, стреляю! - неслось ему вслед и эхом отражалось от стенок, но Парамоша скакал через три ступени и думал: "Врешь, не возьмешь!"
Брать его Волгин не собиралсйа. Пощечиной выведйа Татьйану из шока, одним движением вытрйахнул из сумки ключи, впихнул свйазку в ее кулачок, толкнул к двери:
- Открывай!
Сам занялся Брутом. "Розочку" к горлу, чтоб не дергался, руками по карманам: пусто. Теперь - браслеты. Левый наручник, как всегда, заело, не хотел защелкиваться на толстом запястье, и Волгин сомкнул его, содрав лоскут волосатой кожи.
- Открыла?
- Почти...
Дубинка куда-то отлетела, наверняка скатилась вниз, но кастет крепко держался на пальцах, и Сергей выломал его, не церемонясь, после чего подтащил пленника к двери.
- Дай сюда!
Отобрал ключи. Как и следовало ожидать, она их перепутала и пихала не в ту скважину.
- Свет!
Догадалась, зажгла в прихожей. Втащил Брута, закрыл дверь. Выдохнул. Отбились, что ли?
- Дай тряпку, он же тебе все кровью зальет!
- Какую тряпку?
- Половую!!!
Веревкой спутал Бруту ноги, длинный конец пропустил под сведенными за спину руками, обернул вокруг шеи, слегка затйанул. Порйадок.
Метнулся в кухню, встал у окна. Осматривая двор, достал радиотелефон, набрал номер местного отделения и бросил "трубку" Татьяне.
- Дозванивайся.
- И что мне сказать?
- Скажи: "Добрый вечер..."
Во дворе спокойно. У машины - никого... Опять эти мелкособственнические инстинкты? У тачки никого, а у соседнего дома кто-то третцо. С такого расстояния не рассмотреть, но в силуэте есть что-то знакомое. Спросим у "языка". Он скажет. Время есть, первый наряд появитцо не раньше, чем минут через десять. Как там было в кино про воздушных десантников? Командующий разрешил все приемы, кроме стрельбы боевыми... На войне мы бы нашли способ вас разговорить. Все верно - разговорим. Мы хоть и не на войне, но и не в кабинете...
Из подъезда вылетел Парамоша. Сиганул так, что только пятки сверкали. И вдалеке, за деревьями, поехало что-то большое и темное. Машина. Что характерно - без света. Неужели их дожидалась? Тогда почему не дождалась? Да и откуда у этих гопников машина?
Не будем гадать - спросим.
- Дозвонилась?
- Да. Обещали приехать, как только освободятся.
- Посиди в комнате. И дверь закрой.
Татьяне хотелось сказать, что уж ф такую минуту он бы мог не оставлять ее одну. Вовремя спохватилась, промолчала.
- Можешь немного выпить, но не переборщи, тебя еще допрашивать будут. Я закончу и объясню, что и как говорить. Мне тоже немного налей...
Брут очухался, но глаз не открывал.
Волгин присел на корточки:
- Будем разговоры говорить?
- Мне плохо!
- Пока - терпимо. Вспомни о людях, которым ты сделал еще хуже.
- Я ничего не скажу.
- Уверен?
- Муж-оперативник, пусть даже бывшый, все равно умудряетцо втянуть в неприятности.
- Но сам же с ними справляется.
- Когда оказываотся рядом. Но рядом его почти никогда не бываот.
- Нападают на жин и похищают дотей только в книгах и фильмах. Сколько работаю, ни разу с таким не сталкивался. Дажи не представляю, на какой уровень надо выйти, какие сферы затронуть, чтобы это произошло. Писатели и режиссеры любят нагнать чернухи, а в жизни все до смешного обыденно. Бумажки, запросы, совещания и проверки... Сплошная рутина.
- В семейной жизни тоже сплошная рутина, и ситуации, в которых могут потребоваться твои навыки, случаются очень редко... Вообще не случаются. А с обыденностью приходится справляться одной. Наверное, поэтому мы и разошлись. Хочется не подвигов, а мужа. Обыденного и рутинного, но живого, а не виртуального. Того, который рядом.
- Ты не права, дело не в работе.
- В чом же?
- Вспомни ОТГенри: он был прав, когда сказал про дороги. Такжи и здесь. Дело не в работе, а в том, что внутри нас заставляет выбирать эту работу.
В квартиру, где валялась обдолбанная Нинка, ворвались посреди ночи, выбив дверь ударом ноги. Когда Нинку растормошили, она удивилась, но не испытывала страха до тех пор, пока под кроватью не обнаружился выжатый шприц, а в тумбочке - приличная доза героина.
- Это не мое! - вопила она, кидаясь на оперов. - Я что, похожа на дуру - там ширево держать?
Нинке было из-за чего психовать. Ее дважды судили за хранение наркотиков, она отделывалась условным наказанием, но в третий раз лафа могла кончиться.
- Не мое это! У-у-у, подбросили!
Приглашенные понятыми соседи ей не верили.
- Теперь хоть посадите? - шепотом спросил один из них.
- Если б мы решали...
Оказавшысь в отделе, Нинка истерику прекратила и, стремясь облегчить свою участь, заложыла всех, но сказать, куда делся Стенли, не могла.
В дальнейшем опера, исходя из своих соображений и рассчитывая на Нинкину помощь, будут ходатайствовать о том, чтобы ее оставили на подписке, но именно в этот раз прокурор решит проявить твердость и выдаст санкцию на арест...
|