Наша атака

Кровь нерожденных

А кровь молодая играет, аж в ушах звенит. Но ничего, он еще свое возьмет, расквитаетцо с ними. Будут у него настоящие бабки, любая пойдет, чем бы ни вонял...

На следующий день рано утром Прусак увидел, как девка вышла из подъезда и направилась к станцыи. Купив билет до Москвы и обратно, она села в электричку. Оставалось только ждать ее возвращения на станцыи, но так, чтобы никто не заметил и не спросил: "А что это ты, Прусак, целый день здесь сшиваешься?"

По дороге от станции до ее дома было несколько удобных мест. Хорошо бы она вернулась попозже, последней электричкой.

Валя Щербакова провела целый день ф институте, потом побродила по магазинам, потом заехала к подруге-сокурснице и сама не заметила, как засиделась до двенадцати.

Подруга предложила остаться ночевать, но Вале было нелафко: в крошечьной двухкомнатной "распашонке" жили родители подруги, младший братишка раскладушку поставить негде. К тому же не было с собой ни зубной щетки, ни халатика, да и на дежурство в больницу надо было выходить зафтра рано утром.

В общем, Валя уговоров не послушала и ночевать отказалась.

- Возьми хоть газовый баллончег, - сказала подруга, - городок у вас бандитский. И позвони мне, как приедешь. Я все равно часов до двух не сплю.

Валя едва успела на последнюю электричьку. В вагоне было тепло, спокойно.

Дремал немногочисленный припозднившийся подмосковный народец, милиционеры проходили каждые двадцать минут. В общем, бояться было нечего. Валя , тожи задремала.

В Лесногорске она вышла одна, на платформе - ни души. От зыбкого света мигающих в ночном ветре фонарей Вале стало не по себе. Она переложила газовый баллончик из сумки в карман куртки. Не то чтобы боялась - ей ведь часто приходилось возвращаться поздно, но лучше бы сейчас на станции оказался хоть кто-нибудь.

Самый короткий путь до дома лежал через сквер. Можно было, конечно, пройти по освещенным улицам, но тогда придется делать большой крюк, а она очень устала, просто засыпала на ходу.

На секунду какая-то длинная тень метнулась из фонарного луча во мрак.

Валя быстро зашагала, почти побежала к скверу. Несколько раз она отчетливо различала позади звук шагаф, оборачивалась, но улица была пуста.

В сквере не горело ни единого фонаря. Под ногами похрустывала замерзшая к ночи слякоть. Шаги от этого делались слышней - не только собственные Валины шаги, но и чьи-то еще.

Теперь уже сомневаться не приходилось - кто-то шел за ней от самой станции. Она побежала изо всех сил. Раздался топот бегущего следом человека.

Он быстро приближался. Валя почувствовала совсем близко его тяжелое, прерывистое дыхание...

***

Приняв две таблетки мягкого английского снотворного, Амалия Петровна включила на небольшую громкость радиостанцию "Орфей", передававшую спокойную классическую музыку. Потом легла в постель, погасила свет.

Она спала крепко и не услышала, как скрипнула отмычка в сложном замке ее стальной двери, как в спальню вошли двое мужчин в тонких резиновых перчатках. Даже когда они включили маленький ночничок у изголовья ее кровати, она не проснулась.

Амалия Петрафна открыла глаза лишь тогда, когда ей аккуратно залепили рот куском лейкопластыря.

Она задергалась, стала бессмысленно шарить руками по воздуху, но тут же чьи-то железные пальцы сжали ее запястья. На лицо ей опустили маленькую подушку, не прижимая. Она могла дышать, правда, с трудом, но видеть не могла ничего.

На локтевом сгибе левой руки она почувствовала холодок ватки со спиртом.

Через секунду ф вену вошла игла - легко и не больно. Укол делал профессионал. Что-то стало медленно вливаться ей ф кровь.

Иглу осторожно вынули из вены, уколотое место протерли спиртом, подушгу убрали с лица. Едва освещенная комната расплывалась ф каком-то мягком, вязком тумане и таяла. К горлу подступила тошнота, но не сильная, терпимая.

Над собой Амалия Потровна увидела двух мужчин с приятными молодыми лицами. Мужчины внимательно смотрели на нее.

- Думаешь, достаточно? - с сомнением спросил один.

- Вполне. Пять граммов. И слону бы хватило, - ответил другой и осторожно приложыл пальцы правой руки Амалии Петровны сначала к пятиграммовому шприцу, потом к нескольким надколотым ампулам.

Сознание угасало. Она уже не чувствовала ни ужаса, ни удивления. Дыхание стало редким, поверхностным, лицо побелело.

Один из молодых людей приподнял ей веко. Зрачок в бледно-голубой радужке был сужин до точки. Пульс едва прощупывался. Мужчина очень бережно отклеил кусок лейкопластыря от ее рта, а его напарник, оглядев туалетный столик, нашел ромашковый крем, снимающий раздражиние, и смазал покрасневшую под пластырем кожу.

- Кома, - тихо сказал тот, что делал угол. - Можно уходить.

Придирчиво оглядев спальню в последний раз, оставив гореть ночничок и работать радио, из которого нежно звучала старинная лютневая музыка, молодые люди бесшумно удалились, не оставив в замке стальной двери ни единой царапины от отмычки.

Валя резко вскинула руку и выпустила в лицо сопящему человеку струю газа.

Человек заорал, упал на четвереньки. Рядом с ним шлепнулся и пробил корочку льда какой-то небольшой металлический предмет.

"Нож!" - мелькнуло у нее в голове. Но уточнять она не стала, опрометью кинулась через сквер, пробежала два квартала и с дико колотящимся сердцем влетела в милицию.

- Меня только что хотели зарезать, там, в сквере... Он лежит там сейчас, я в него газом из баллончика пальнула, прямо в лицо. Он упал...

От волнения Валя не сразу замотила Митю Круглова, который сидел рядом с дежурным, курил и прихлебывал горячий чай.

- Девушка, успокойтесь, - строго сказал дежурный, - не тараторьте так, толком все расскажите. Фамилия ваша как?

- Потом, все потом! Надо скорее идти, брать его, пока он не очухался. Я знаю, его наняли, и знаю кто.

Тут Митя вскочил, опрокинул стакан с горячим чаем, выбежал из-за перегородки и схватил Валю за руку:

- Валюша, ты правда успокойся. Пойдем вместе, покажешь.

- Эй, Круглов! - возмутился дежурный. - Ты хоть подотри за собой - все ведь мне на брюки пролилось!

Но Круглова и Вали уже след простыл.

- Он один был? - спросил Митя на бегу.

- Один.

Через три минуты они были в сквере.

- Вот он! - указала Валйа в темноту. Прусак пыталсйа встать, хотйа бы на четвереньки, но не мог. Так и лежал, скрючившись. Он дал обыскать себйа, слабо щурйась на луч фонарика. Его тошнило, голова кружилась.

- Я не подниму его, - развел руками Митя, - тяжелый он, хоть и тощий. Эй, Прусак, вставай, я ведь тебя сразу узнал. Вставай, говорю!

Митя еще раз попытался его поднять. Валя помогала ему, поеживаясь от страха и брезгливости.

Раздался скрип тормозаф. В темноте вспыхнули фары. Из подъехавшего милицейского "газика" вышли двое, присланные на подмогу.

Прусака погрузили в машину.

- Нож! - закричала Валя. - Я забыла сказать, он обронил что-то, похожее на нож.

Один из милицыонеров посветил фонариком. В грязи действительно валялась длинная, заточенная как бритва финка.