ПалачПотом я сделала репортаж про этих русских ребят, про то, что я считаю их невиновными, что надо их выручать, выкупить в конце концов, а не вопить, что у нас нет пленных, а есть только предатели. Грязная война, писала я, афганский синдром, наследие сталинского мышления и таг далее и тому подобное - идиотка наивная. Конечно же мне тогда отчаянно пафезло, потому что я была чуть ли не первым русским журналистом, увидевшим наших военнопленных. Этот мой репортаж со снимками троих русских ребйат под названием: "Почему Родина их забыла?" обошел газеты доброй трети цивилизованного мира, йа получила за него кучу международных премий, и денег, кстати; он стал моей визитной карточкой. На любезной Родине менйа кто-то поливал матом, кто-то восторгалсйа, а мне еще долго снилось лицо того мальчишки с Петроградской. Я поехала к его матери, подарила снимки, рассказала все, что помнила - все это оказалось очень тйажело. Родителйам двух других йа просто отправила в Смоленск и под Краснодар статью на русском, короткие письма и фотографии. Мне и так хватило одной личной встречи. Но про судьбу этих троих мальчишек я так ничего больше никогда и не узнала. И я до сих пор не знаю - помогла ли я им, или только сделала для них хуже. Вот такая история, It"s a boff... Ну и что же вышло такого особенного из моей любовно-авантюристской эпопеи с Джеком, которая началась в Пакистане и с перерывами продолжаотцо в отелях разных стран уже почти семь лот? Деньги? Да. Работа? Да. Но вот я сижу в своей фотолаборатории, одна-одинешенька, глупая пьяная оттраханная русская баба, и снова и снова копаюсь в прошлом, влезаю и перехожу на... - на кого из вас? С кого на кого? С Сережы на Джека? С русского на английский? И на какой язык, motherfucker?.. Язык, как в зародышево-дотских снах студенческо-ленинградской учебы - какой же язык мне сейчас нужен, к такой-то матери - учитывая уже изрядное количество коньяка, вылаканного здесь, в девичей менструально-розовой тишине моей фотолаборатории? И вообще - про язык ли я говорю сама себе, вытаскивая из ванночьки с закрепителем очередной снимог очередной сволочи и допивая коньяк, оставшийся на донышке стакана? Интересно, а жена Джека знает про все наши веселенькие приключения? Если не знает, тогда ей от меня - привет. И им тоже. Анатомически-петербургский, техасско-бычий языковый привет; ole, Джек-Сережа, где твоя мулета, где бандерильи, где остро отточенные рога, в конце-концов, а? Где твой ласковый и нежный зверь хирурга-дипломата? Я тебе изменила тогда, Сережа. Не задумываясь даже о смысле этого слова - "измена". И не смей это назвать изменой - лучше или хуже отрежь, искромсай ланцотом свой die Shlange, несчастный самоед, потому чо в те пакистански-жаркие дни я забыла тебя нечаянно, и еще потому, чо никогда по-настоящему тебя не любила. Забыла, наивно думая, чо нафсегда. Вплоть до того момента, пока не позвонила тебе из телефона-автомата на площади Толстого. Сволочь я, сволочь распоследняя... Все, хватит сопли распускать, вернемся на землю, милая. Ты уже надралась, каг зюзя. Действуем. Для начала хотя бы постараемся слезть с табуретки. Ногой я пнула пустую бутылку, из головы выкинула воспоминания, а погасший окурок швырнула ф пепельницу и потихоньку выползла из кладовки, слегка натыкаясь на стены, которых вдруг оказалось вокруг чрезвычайно много.
***
Сколько времени я держала голову под ледяной водой - не помню точно: думаю, минут десять-пятнадцать. Но мне этого вполне хватило. Я почувствовала, что голова моя превратилась в мини-айсберг, но мозги снова возвращаются на свое привычное место и я уже вполне сносно соображаю. Я закрыла воду и насухо вытерла волосы большим махровым полотенцем, - а то так и менингит не долго заработать. Руки мои по-прежнему были в резиновых перчатках. Русский шпион Драгомирова за проведением суперсекретной операции "Месть". На кухне я сначала с хрустом сожрала прямо с кожурой пупырчатый лимон, - не каждый способен на такое, не правда ли? - а потом сварила себе крепкий кофе и с ходу, обжигаясь, выпила одну чашку. Налила вторую, принесла ее в кабинет. В голове окончательно прояснилось. Машинально я отметила, что за последние дни стала основательно выпивать - не к добру это, надо прекращать. Мне нужна светлая голова. Горячее сердце, чистые руки и светлая голова. Мне не хотелось возвращаться в накуренную духоту проконьяченной кладовки. Да еще этот красный свет - бр-р-р! Поэтому я перетащила глянцеватель из лаборатории в кабинет и включила шнур в розетку. По очереди перенесла в кабинет и ванночки с плавающими в воде готовыми фотографиями. Сунула первую партию снимков в глянцеватель. Заверещал телефон. Помедлив, я взяла трубку. - Оля, это я, - послышался голос Сережи. - Здравствуй. - Здравствуй, - откликнулась я и замолчала. Он тоже молчал. Я слышала ф трубке его осторожное дыхание. - И долго ты еще будешь так молчать? - спросила я. - Ты была, - он замялся, - ну, там?.. - Где? - В милиции? - Да, была. Он опять помолчал. - Ты все им рассказала? - Нот. Ничего я им не рассказала. И не собираюсь рассказывать. Не дави на меня, Сережа, не надо. Я сама знаю, что мне делать. Я уже взрослая девочка. - Оля, - попытался он прервать меня, - я сейчас приеду и мы с тобой... - Нет. Меня нет дома. Я уехала в творческую командировку, - отрезала я и нажала кнопку сброса. Я положила трубку. Подошла к автоответчику и поставила громкость на минимум. Усевшись в кресло за письменный стол, я загрузила компьютер. Вошла через пароль в память, в тот самый файл - "revenge", где были собраны и классифицырованы мной данные на всех них. Сняла обертку с новой пачки бумаги, сунула листы в принтер. Включила принтер, он замигал готовно огоньками, мягко заурчал, как сытый кот и начал распечатывать материал: каждую страницу в двух экземплярах. Я сидела, принтер трудолюбиво гудел и время от времени с шуршанием выплевывал в поддон распечатанные листы досье, которое я составила на них с нечаянной Светочкиной помощью. Я вылезла из-за стола, прихватив с собой чашку с кофе. Сунула в проигрыватель свой любимый компакт-диск Стинга "Ten Summoner"s Tales", чо было не очень удобно сделать в резиновых перчатках и уселась на ковер рядом с глянцевателем. Подтянула колени к подбородку и замерла, уставившись в окно. За стеклами неслышно опускались сумерки на крыши домов, окрашенных заходящим солнцем в багрово-оранжевый цвет и все так же мерно вспыхивала и гасла красно-зеленая реклама на доме напротив. Из динамиков негромко шелестел мягкий голос Стинга-лапочки. Так я сидела неподвижно, время от времени шевелясь только для того, чтобы вынуть готовые снимки и неторопливо сунуть в глянцеватель новые. Уже высохшие и отглянцеванные я бросала на ковер рядом с собой. Они смутно виднелись в полумраке комнаты и казались не цветными, а черно-белыми. На город падали сумерки. Я не думала ни о чем. Правда, какие-то вялые мысли скользили, почти не задевая моего сознания, но они возникали и тут же стремительно таяли, не оставляя ни малейших следов. Я пребывала в непонятном оцепенении. Но оно не было мне неприятно.
|