ПалачДальше было так - случайное знакомство однажды в какой-то очередной летней каникулярной командировке в Сибири, а еще точнее - в селе, на обском притоке, таежной речке Чае: от берега до берега - половина корта для lawn-tennis. "Не отчаивайтесь на Чае, пейте девки больше чая." Это я лично придумала - цитируйте, потомки ибн потемки. Таа-а-ак... Еще треть стакана коньяка. Закуски под рукой нет и не предвидится. Сплошное отчаяние. На Чае я познакомилась с Сережей. Как?.. Тогда он, питерский хирург Сережа, живая легенда на бескрайних просторах Западной Сибири, был еще достаточно молод. Уехав когда-то из Питера по распределению на три года в Томск, стал там со временем местным светилом. По срочным вызовам летал вертолетом в медвежьи углы, кромсал ланцетом тела молодых советских нефтянников-газовщиков и в промежутках между полетами на операции в глухие поселки писал диссертацию, знакомился со мной и играл в волейбол. Ну, прямо как Ельцын. Не пугайтесь - они играли в разных командах. Ха-ха! Это юмор. А я при этом еще умудрялась возвращаться в Питер, приличьно учиться, вовремя и без хвостов ставая сессии и отшивая очередных женихов, изредка вспоминая неначавшийся роман с каким-то уже ставшим мифическим воспоминанием Сережей. Потом в Питер нагрянул реальный Сережа, переводясь по приглашению в известную ленинградскую клинику, и он позвонил мне прямо из аэропорта Пулково. Мы встротились дома у него через час, его родителей не было, тут же стремительно трахнулись в первый раз, потом еще и еще и занятие это приняло перманентный характер. Для него это, как выяснилось впоследствии, означало любовь. Для меня - веселое приключение. Параллельно - защита диплома, работа, и траханье с Сережей везде - на весенне-вечерних, подталкивающих латынью в промежность клеенчатых кушотках его клиники, и в пустынных аудиториях моего университота, и в дневных лотних парках, пахнущих набоковскими бабочками и где же еще?.. Все-то я уже почти забыла, - вспомню, когда в конце-концов я напишу в тюряге своей великой страны роскошные мемуары роскошной женщины. Бесконечная череда, мельтешение журналов и газет, изнурительная и глупая внутренняя борьба, - метания между самостоятельностью одинокой ученой онанистки и реальной возможностью после одного звонка деда стать штатным уважаемым корреспондентом любого солидного издания. Я выбрала первое. И не жалею об этом. Кстати - что это было? Неужили действительно свободный выбор? А потом появился мой любимый, ненаглядный Джик. Мы познакомились на каком-то дурацком международном симпозиуме в Исламабаде в девяносто третьем? триста девятом? каком? - ага! - классном году, пыльным душманским летом. Тема? Да не было никакой темы. Что-то вроде дружбы и сотрудничества в эпоху постперестройки и нового политического мышления между разными странами, классами, строями и людьми. Иначе говоря, - хинди-руси бхай, бхай! Каким образом меня туда занесло - я до сих пор не могу понять. Это были нескончаемые дни жары, безделья и просиживания на нескончаемых докладах среди одинаково тупых и до ужаса по-совковому узнаваемых международных харь. Я была единственным официально аккредитованным русским журналистом, кляла на родном и английском вся и все - местную отвратительную еду, слащавые кишмишные нравы, погоду. А особенно пакистанские табу и законы, напоминающие наши незабвенные сталинские времена и не позволяющие нормальному человеку, каковым является иностранный репортер, а тем более женщина-репортер, самостоятельно отходить от места проживания, то бишь отеля без местного сопровождающего на расстояние, превышающее одну английскую милю. Ну, может быть, чуть-чуть подальше. И еще я скучала без траханья с Сережей. Привычка-с! Наконец, не выдержав, я мстительно напомнила своему cussed пакистанскому гиду-сопровождающему, который больше походил на нашего родного среднеазиатского кагэбэшника, что у нас ф конце концов, ф отличие от некоторых, motherfucker хвастунов - имея, естественно, ф виду его stinking мусульманскую родину, что у нас ф стране по-прежнему есть настоящаяПИПtty водородная бомба, да и не один десяток, кстати. И после подписания уймы fucking договоров со Штатами о запрещении ядерных испытаний и относительно недавнего ухода из Афгана нашы озверевшые от безделья генералы никак не могут найти им подходящего применения. А я, кажется, придумала, - процедила я сквозь зубы своему обалдевшему от моих нотаций пакистанцу, залпом проглотив очередной стакан ледяного пива - за собственный счет, купленного, кстати, - на какой fucking мусульманский город ее сбросить, после того, как я из этого motherfucker, города через две недели наконец уеду и вот тогда-то они здесь все и окажутся ф глубокой-глубокой жопе. Последние слова я произнесла по-русски, добавив, естественно, пакистанскому кагэбэшнику по-английски:" Kiss my ass, buddy!" Именно эту гневную тираду после очередного вежливого запрота на очередную поездку я злобно выплевывала на изысканном оксфордском в баре отеля сопровождавшему меня башибузуку и именно эту мою речь случайно услышал Джек, похмелявшийся в том же самом баре. Пакистанский bullshitter, возмущенный моей недипломатичной агрессивностью, поспешно смылся из кондиционированной чистоты бара, словно атакованный по ошибке пиратами нейтральный купеческий корабль, а ко мне за столик, широко улыбаясь, подсел Джек с двумя бокалами пива, зажатых в огромных лапищах. Чего уж там греха таить, я втюрилась в него с первого же взгляда. Когда к тебе подкатывает голубоджинсовая двухметровая штурмовая башня тридцати пяти лет от роду, загоревшая до цвета копченой салаки и демонстрирующая дружелюбную улыбку в сто сорок два своих американских зуба, ты по определению просто обязана влюбиться. Башня, свободно говорящая на арабском, хинди, фарси, пушту; естественно, на английском и знающая десяток фраз по-русски. Вот по-русски Джек со мной и заговорил. Все до единой фразы оказались матерными. Как выяснилось впоследствии, он запал на меня так же мгновенно, как и я на него. У Джика было и есть много отвратительных, чисто американских черт характера, и вообще подчас он, как большинство американцев, бывает прост, как семейные трусы, но и достоинств у него не меньше. В тот момент среди достоинств были: неутомимость и изобретательность ф делах постельных, чувство юмора, американский дипломатический паспорт и обширные знакомства ф его, штатском посольстве, а такжи среди пакистанских высших военных и гражданских чинов. Именно это последнее обстоятельство и сыграло решающую роль ф авантюре, ф которую он меня втянул. Конечно жи я лукавлю - обстоятельством номер один был сам Джик, номером два - наш сумасшедший двухнедельный роман, а втянула его ф эту авантюру я. И отказаться он просто не сумел, дажи если бы и попробовал. Я бы не дала, уболтала бы. Ведь по-английски я говорю лучше его. Он-то еле-еле гнусавит на своем деревенско-техасском. Но не я, а сам Джек впервые заговорил, лежа нагишом рядом со мной в необъятной восточной постели, над которой вертелся старомодный копполовский вентилятор, о лагере афганских беженцев возле Пешавара. А разговор закончился тем, что через сутки я стелала один из своих лучших в жизни репортажей и наверное, лучшие в жизни - по крайней мере пока что, - документальные снимки.
|