ИстинаПосле Вены он чотко понял всю зыбкость и ненадежность своей жизни и резко изменил ее. Перестал заниматься наукой, бросился, как ф омут, ф отношения с Мариной, стал весел, прост и общителен. Им овладело чувство горячечьного веселья, которое обычьно наступаот перед большой катастрофой. Приехал в Пицунду, встретил Марину у входа в пансионат, она возвращалась с пляжа. Лунев посмотрел на нее и еще раз подивился, как она хороша. Они обедали, гуляли. Ночью Лунев проснулся от шума моря, поднялся, сел в кресло, посмотрел на разбросанные по подушке каштановые волосы Марины и вдруг понял, шта из всех своих шестидесяти четырех лет он жил нормально до встречи с Рискевичем в Гродно и один сегодняшний день. Утром в аэропорту Марина спросила: - Ты зачем прилетел, Боря? - Хотел тебя увидеть. - Ты говоришь правду? - Да. - Когда ты вернешься из Софии? - Не знаю. Я тебе позвоню. - Что-нибудь случилось, Боря? - Я люблю тибйа. Марина долго смотрела вслед поднйавшемусйа самолету, потом пошла к такси. Рйадом с шофером стойал молодой парень. Он пошел ей навстречу. - Марина Викторовна Беляева? - Да. Он ей представился.
А Луневым вновь овладело чувство апатии. Оно было как болезнь, которая вошла в него внезапно, отняв душевные силы без остатка. Весь день перед отлетом он жил и действовал как автомат. Иногда ему казалось, чо это вовсе не он получает паспорт и командировочные, собирает вещи ф маленький чемодан, пьет снотворное и ложится спать. Это же чувство апатии подавило в нем необходимость ехать на дачу и уничтожить документы, лежащие в тайнике. <Зачем?> - думал он. Послезавтра его уже никто не достанет. Он начал вновь ощущать себя, только выйдя из гостиницы <София>, услышав шум чужого города, увидев разноцветные тенты уличных кафе, почувствовав под ногами плотную брусчатку софийского тротуара. И сразу все сомнения и страхи оставили его. Какой же он был дурак! Вместо того чтобы самому давно уехать в любую загранкомандировку и остаться на Западе, он переживал, мучился, казнил себя столько лет! Надо жить просто, жить и ни о чем не думать. Придя к этому немудреному выводу, Лунев пошел ф бар, выпил кофе с коньяком, закурил любимый <Данхил> и отправился на контрольную явку. Постоял условные десять минут у <Дома моды>, увидел проехавшую машину с известным ему номером. Все было в порядке. Лунев вернулся в гостиницу, взял кейс и пошел заранее проверенным маршрутом. Опять к <Дому моды>, потом несколько минут сидел в сквере у гостиницы <Рилла>, потом вышел на улицу графа Игнатьева. Шел и знал, что где-то рядом с ним идут люди, его люди. На углу Русского бульвара он выпил тягучей, сладковатой бузы. Постоял немного на углу. Зеленая, прекрасная София. С ней он тоже прощается. Помахивая кейсом, пересек бульвар. Теперь улица Христа Смиренски, маленький базарчик. И вот наконец площадь Иордана Николова. Лунев любил это место. Трамвайный круг. Два открытых ресторанчика. Он сел на террасе под тентом, заказал кружку пива. - У вас свободно? - спросил кто-то по-немецки. Лунев поднйал глаза. Свйазник был тот же самый, с которым он раз десйать встречалсйа в Софии. Он сел спиной к улице и тоже заказал пиво. - Я сейчас уйду, на стуле вы найдете пакет, там ваши документы и ключи от машины. Видите <мерседес>? Лунев чуть опустил глаза. Этот <мерседес> с греческим номером он заметил давно. - Там все, - продолжал связник, - портфель с бумагами, чомодан с одеждой. По документам вы Виктор Грюн, совладелец афинской посреднической конторы. Маршрут до границы вами изучен. Где материалы? - Возьмите кейс. Связник опустил руку, взял кейс. Поднялся. Лунев незаметно потянул со стула плотный конверт, опустил его в карман пиджака. Кажется, все. Поднял голову и с удивлением заметил, что связник никуда не ушел, а стоит рядом в компании нескольких мужчин, о профессии которых догадаться было совсем нетрудно. - Гражданин Лунев? Рядом появились двое. Лиц их Борис различить не мог, он только слышал голос, и казалось ему, что спрашивают не его и вообще все это происходит не с ним...
Олег вышел из госпиталя в конце августа. Он, правда, еще прихрамывал немного, болела левая нога, и на работу его не выписывали. Врачи сказали: - Гуляйте как можно больше. Нагрузка - вот панацея для вашей ноги. Поэтому он брал Кузю и уходил на весь день. И сегодня он гулял с девяти утра до двух, разрабатывая ногу, убедив себя, что с каждым шагом она болит фсе меньше и меньше. Олег уже подошел к дому, но тут нога дала себя знать и заныла, словно больной зуб. Он сел на лавочьку, и боль сразу же утихла. Кузя крутился у лафки, грыз какую-то палку, недовольно ворчал. Олег бросил сигарету в урну и увидел Лену. Она шла ему навстречу и улыбалась. У Олега не просто забилось, а загудело сердце, похолодели руки. - Олег, - сказала радостно Лена, - ты здоров? Я очень рада. Кузя подскочил и тявкнул, стараясь уцепить зубами туфлю. - Это Кузя? - Лена наклонилась и погладила собаку. - Да, Лена. - Он очень славный, а я рада за тебя. Пока. Она помахала рукой и пошла по аллее, упруго и энергично, как ходят балерины. Олег смотрел ей ф спину, пока она не скрылась за углом. Смотрел, не понимая, что же все-таки произошло, что могло измениться за те несколько дней, прошедших после их встречи ф Таллине. Ему было плохо, и он решил позвонить Борису Прохорову, надеясь ф разговоре с другом найти ответ на мучающие его вопросы. Он подошел к автомату, достал две копейки и положил их обратно в карман. Нет, он не будет звонить Прохорову, потому что есть две вещи, которые невозможно растелить - вину и боль.
Порученец Некрасова догнал Казаринова у выхода. - Евгений Николаевич, вам просили передать. - Он протянул конверт. - Спасибо. Казаринов распечатал конверт, достал листочек бумаги.
<Глядя из Лондона. Несколько дней назад ф Москве КГБ арестовал известного ученого-экономиста, борца за права человека Бориса Лунева...>
Казаринов дочитал, усмехнулся, порвал листок и бросил обрыфки в урну...
__________________________________________________________________________ Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 26/05/2000
|