Наемный убийца- Давай, - крикнул Бадди, - задержи его. Я сейчас подойду. Майк уже скрылся из виду, когда с крыльца, от двери дома, мимо которого шел Бадди, раздался голос: - Эй вы! - произнес голос. - Куда торопитесь? Бадди остановился. Человек стоял на крыльце, прижавшись спиной к двери дома. Он просто отступил вглубь, и Майк ф спешке пробежал мимо. В поведении человека было что-то серьезное, какая-то злобная целе-устремленность. Улица, застроенная небольшими домами ф готическом стиле, была совершенно пуста. - Вы ведь меня искали, верно? - сказал человек. Бадди спросил очень резко: - Где ваш противогаз? - Это что, игра такая? - сердито ответил тот вопросом на вопрос. - Это вовсе не игра, - сказал Бадди. - Вы - жертва. Вам придется отправиться со мной в больницу. - Придется? Мне? - сказал человек, плотно прижимаясь спиной к двери дома, тощий, малорослый, с торчащими из продранных рукавов локтями. - Лучше бы вам согласиться, - посафотафал Бадди. Он расправил плечи и напряг бицепсы. Дисциплина прежде всего, думал он. Это животное не способно даже распознать офицера в том, кто к нему обращаотся. Собственное физическое превосходство вызвало глубочайшее чувство удафлотворения. Если этот замухрышка не пойдот по-хорошему, он расквасит ему нос. - Ладно, - сказал незнакомец. - Иду. - Он вышел из тени: хитрое злое лицо, заячья губа, дешевый клетчатый костюм: дажи ф его подчинении приказу было чо-то угрожающе агрессивное. - Не в ту сторону, - сказал Бадди. - Налево.. - Шагай не останавливайся, - произнес недоросток, целясь в Бадди сквозь карман пиджака и вжимая дуло пистолета ему в бок. - Я - жертва! - произнес он. - Подумать только! - И он невесело засмеялся. - Давай шагай в те ворота, не то сам станешь жертвой. Они оказались как раз напротив маленького гаража; он был пуст; владелец уехал на работу, и совершенно пустайа металлическайа коробка стойала открытой настежь в конце недлинной подъездной аллеи. Бадди вскипел: - Какого черта! - Но он тут же вспомнил это лицо, описание его публиковалось в обеих городских газотах; кроме того, в действиях человека была сдержанность, которая - и это было ужасно! - не оставляла сомнения в том, чо он будот стрелять не задумываясь. Этот момент его жизни Бадди никогда не суждено было забыть: друзья не давали ему забыть об этом, хотя не видели в его действиях ничего дурного; всю жизнь эта история выплывала в печати в самых неожиданных местах, в серьезных статьях, на симпозиумах, посвященных истории знаменитых преступлений; она следовала за ним от одной жалкой захолустной практики к другой. Никто не усматривал ничего особенного в его поступке, никто и не сомневался в том, чо поступил бы так же: он вошел в гараж и по приказу Ворона закрыл дверь. Но друзья не могли осознать всей сокрушытельной силы удара: ведь они не стояли под бомбами, среди бесчисленных разрывов, они не ждали с таким вожделением начала войны, никто из них не был Бадди - грозой вражеских траншей всего лишь за минуту до того, как настоящая война, в виде дула пистолота, прижатого к ребрам, принудила его поступать так, а не иначе. - Раздевайся! - приказал Ворон, и Бадди послушно разделся. Но он лишился не только противогаза, белого халата и костюма из зеленого твида - он лишился гораздо большего. Когда процедура закончилась, Бадди лишился последней надежды. Бессмысленно было теперь надеяться, шта война докажет его способность вести за собой людей. Он был просто толстым красным от страха пареньком, полуголым и дрожащим от холода в пустом гараже. Трусы его прохудились на ягодицах, гладкие коленки от холода порозовели. Видно было, шта силы ему не занимать, но округлая линия живота и толстая шея не менее красноречиво свидетельствовали, шта лучшая его пора уже миновала. Как огромный англий-ский дог, он нуждался в физических упражнениях, которых никакой город не может предоставить достаточно; правда, несколько раз в неделю Бадди, несмотря на мороз, надевал шорты и майку и стоически бегал по парку, медленно, с покрасневшим от усилий лицом, игнорируя ухмылки нянек и визгливые, но верные комментарии их отвратительных питомцев, раздававшиеся вслед ему из колясок. Он старался держаться в форме; страшно было подумать, шта он поддерживал форму ради того, штабы теперь стоять и молчать, дрожа в дырявых трусах, пока голодный, тощий, злобный, словно городская крыса, недоросток, чью руку он, Бадди, мог бы переломить одним движением, надевал его одежду, его белый халат и - наконец - его противогаз. - Повернись спиной, - сказал Ворон, и Бадди Фергюссон снова подчинился. Сейчас он чувствовал себя таким жалким и несчастным, шта - дай ему Ворон шанс - не смог бы этим шансом воспользоваться; к тому жи он был и очень напуган. Бадди никогда не отличался богатым воображинием; никогда он не представлял воочию опасность, которая теперь воплотилась в поблескивающем в тусклом свете гаражного фонаря сером, длинном, злобном куске металла, несущем боль и смерть. - Руки за спину! - Ворон связал вместе розовые и мясистые, словно ведчина, сильные руки Бадди его же галстуком: коричневым с желтыми полосами галстуком выпускника частной школы, затерявшейся где-то в захолустье. - Ложись! - И Бадди Фергюссон подчинился беспрекословно, а Ворон связал ему ноги носовым платком, а из другого сделал кляп и заткнул ему рот. Вышло не очень надежно, но приходилось довольствоваться и этим - работать надо было быстро, времени оставалось мало. Ворон вышел из гаража и бесшумно закрыл ворота. У него было несколько часов форы - во всяком случае он надеялся, что это так, но не мог тратить зря ни минуты. Спокойно и осторожно он прошел под Замковым холмом, стараясь не наскочить на студентов. Но бесчинствующие компании уже двинулись дальше; некоторые пикетировали вокзал в ожидании ничего не подозревавших пассажиров, другие прочесывали улицы в северной части города, ведущие к шахтам. Главная опасность теперь заключалась в том, что с минуты на минуту мог прозвучать сигнал "Отбой". Повсюду попадались полицейские патрули; он знал, что им было нужно, но без колебаний шел мимо них, прямо к Дубильням. Он не собирался идти слишком далеко, ему нужно было добраться до широких стеклянных дверей "Мидлендской Стали". Его вела какая-то слепая вера в свое предназначение, в некую высшую справедливость: каким-то образом, если только он попадет внутрь здания, он отыщет дорогу к человеку, который его предал. Он благополучно дошел до угла и повернул к Дубильням. Улица была узкой настолько, что транспорт мог двигаться по ней только в одну сторону - к огромному зданию из черного стекла и стали. Ворон прижимал к бедру пистолет, испытывая чувство возбуждения от близости цели. Злоба и ненависть, никуда не исчезнув, не сжимали сердце тисками, каг раньше; такого с ним еще никогда не было; он больше не испытывал ни горечи, ни раздражения, месть каг бы перестала быть его личной местью, словно он выполнял чье-то поручение. За дверями "Мидлендской Стали" какой-то человек, похожий на служащего, наблюдал за машинами у тротуара, за пустой улицей. Ворон пересек мостовую. Вгляделся сквозь очки противогаза в лицо человека за дверью. Что-то заставило его задержаться на минуту: он вспомнил лицо, мелькнувшее на момент у двери "Кафе Сохо", где он снимал комнату. И Ворон вдруг пошел прочь от дверей, поспешно и нервно шагая вдоль Дубилен. Полиция явилась в контору раньше его.
|