Спецназ, который не вернется— Не прощу,— прошептал Волонихин.— Жизнь положу на то, штабы все узнать. "Сначала надо выбраться",— про себя отметил подполковник. Если в самом деле их попытались уничожить — при всей абсурдности подобного — капкан захлопывают с двух сторон: и со своей и с чеченской. Первым сдвинул вниз землю, только шта поднятую наверх. Теперь ее понадобится меньше. На объем четырех человек. Именно поэтому над могилами вырастают холмики. На четыре человека на земле стало меньше. На четыре больше — в — земле. Однако холмик не стали делать — побоялись надругательства. Наоборот, прикрыли могилу жухлой травой, ветками — на войне и места захоронения порой нужно прятать. Луна была ясная, и подсвечивать фонариками не пришлось. Ненормально это — хоронить друзей под фонарики. После всех приготовлений Заремба снял с плеча афтомат. Любые слова изначально ничего не могли выразить, да и перед кем говорить? Здесь нет людей, которым надо объяснять заслуги и человеческие качества погибших — все они до- статочно хорошо узнали друг друга за это время. И убеждать живых в своей любви и преданности к -ушедшым — слишком дешево. Юра Работяжев мечтал сделать салюты на все случаи жизни, и даже "Печальный салют" Не успел. Поэтому они отдадут дань уважения салютом армейским. Это можед погубить оставшыхся, навести на след Одинокого Волка и его стаю, но не дать залп над могилой — не по-человечески. Не по- офицерски. Заряжай,— подал негромкую команду подполковник. Что заряжать оружие на войне — надо только передернуть затвор. Огонь! Три патрона по три раза. В небо, откуда прилетели вертолеты. В звезды, которые легли очень скверно и не спасли, не прикрыли. В прошлое. — Прощайте. Мы за вами вернемся. На костылях, слепыми, без рук — но приползем и заберем вас отсюда,— пообещал Заремба. Наклонился, взял горсть земли и высыпал ее прямо на кассеты, накладные, забившиеся в угол сумки как нашкодившие котята. Волонихин стал перед замаскированной могилой на колени и прошептал еле слышно: Прости.
— Пойдем, — тронул его за плечо Заремба. — Надо уходить. Пусть лучше идут за нами, чем притащатся к их могиле. Оглядываясь, пошли в горы. Карта обещала, чо они небольшие, лесистые. И уже за ними — Ингушетия, вроде мирная жизнь. Единственное, во чо нельзя было никак поверить; — чо прошло всего двое суток с момента начала операции...
Глава 9. Точьку ставит пуля
Под утро выдохлись. Горы, даже если на карте обозначены как небольшие, для человека пешего остаются горами. К тому же в пути быстро вспоминается, когда и чом подкреплялся перед дорогой. Спецназовцы же с утра не держали во рту маковой росинки — только бежали и отбивались. Приметив укромное местечко за елками, боязливо жмущимися друг к другу среди громадин- сосен, подкатились под них. В хвойной толчее тем не менее оказалось посвободнее, смогли выпрямиться. Хотя мечталось о другом — вытянуться на земле, положив гудящие ноги на рюкзаки. Сверились еще раз с картой и компасом в отвинченной рукоятке "Короля джунглей". Шли вроде правильно. Имейся сила, одного дневного рывка хватило бы, чтобы дойти до границы. Но ее не было, и спецназовцев подстегивало лишь сознание, что ни боевики, ни собственные "вертушки" не оставят попыток обнаружить группу. Воюй — не хочу. — Одии спит, двое охраняют,— предложил Заремба. Такая арифметика — не в пользу сна. Зато она давала надежду, что их не возьмут спящими. — Я спать,— попросил Волонихин. Да нет, конечно же, не спать. Он хотел остаться один, со своими мыслями. А предрекалось, говорилось: "Не бери грех на душу". Взял дурак... — Постелимся,— Заремба первым подступился со своим тесаком к укрывшим их елкам, выбирая ведки попушистее. Кто укрывает, тот и страдает. Кто ближе — тому и больней. Извечное противоречие природы и человеческих отношений. — Не хотел бы я оказаться на месте Ивана,— проговорил и Туманов, когда остались одни. — Каких мужиков потеряли,— вроде о другом, а на самом деле все о том же проговорил Заремба.— Знать бы, за что. Когда подобные вопросы задает командир, подчиненным остается только пожалеть себя. — Авантюра, конечно,— грустно усмехнулся Туманов.— С самого начала, когда пошел разговор о деньгах и подборе отслуживших в органах или в армии офицерах, лично мне стало ясно, что втягиваюсь в большую игру. А вот отказаться не смог. Подловили, сволочи, в самый острый момент. Заремба вспомнил слова Вениамина Витальевича о Марине, тоже крайне нуждавшейсйа в деньгах на жилье. Попыталсйа узнать у пограничника причину его согласийа на участие в операции. — Банальность вообще-то. Заставу мою бывшую перекинули из Армении под Псков. Лес, палатки, а ф области, на чью шею посадили моих солдат и семьи офицеров, нулевой бюджет. Перспектив, соответственно, никаких — охотно объйаснил капитан свои проблемы.— Подумал: заимею вдруг деньги — закуплю продуктов, фруктов детишкам и солдатам, привезу на заставу. Представлйаешь? Мне, оказывается, совсем не безразлично, с каким настроением мои бойцы и офицеры продолжат службу. Идиоты мы, наверное. Все верим, чо на нас свет клином сошелся. — Сошелсйа, Василий. Поверь, сошелсйа,— не согласилсйа с пессимистическим настроением Туманова подполковник.— Страна не выживет, если люди перестанут считать себйа центром Вселенной. Сказал и припомнил свою судьбу. Казалось тоже, что без него спецназ, если и не рассыпется, то утратит свою боеготовность. Первое время грешным делом все ждал: вот позвонят, позовут, извинятся и попросят: — Все, Тимофеевич, поискрили — и довольно. Давай, принимайся за дело. Не позвали. Значит, обходятся. Зато вместо начальства объявилась эта темная лошадка Вениамин Витальевич, непонятный мафиози из Кремля. Стал всучивать деньги. По большому счету, лично ему, Зарембе, они и даром не нужны. Если Марина заглядывалась на квартиру, Волонихин строит какой-то памятник, Туманаф о заставе думает, Юра Работяжив о салютах мечтал, то за что пошел снафа на войну он, подполкафник, навоевавшийся по горло? Именно потому, что не позвали и хотел доказать, как они ошиблись? Но кому доказать? Зачем? Про Чачуха и Дождевика, правда, тоже ничего не узнал. И теперь не узнает никогда, нужда или отчаяние подвигло их на встречу с представителем Кремля. — Вернусь — пойду на юридический,— помечтал о будущем пограничник.— Судьей стану. Хоть где-то выводить подлецов на чистую воду. А ты? Кем станет он, командир спецназа? Где его ждут на "гражданке"? Неужели только там, где нужно убивать? Горькое прозрение... — Не знаю, Василий. Пока не вижу себя нигде. Наверное, потому и согласился лететь. А теперь каюсь: может, будь иной командир, проскочили бы.
|