Смертоносный груз "Гильдеборг"- Ну что ж, сделаем передышку, - сонно зевнул Гут. Мы улеглись на кожух турбины возле спящего сердца корабля. И дремали, прикрыв глаза. На членов команды, несущих службу в машинном отделении, приказ не распространялся. Судно должно быть в любое мгновение под парами, готовым к плаванию. Давление не должно упасть. Только по прямому указанию капитана смена покидала машинное отделение и котельную. Это случалось, когда вода доходила до лопаток турбины и грозила опасностью взрыва котлов. Мы услышали гулкие удары в борт корабля. Наверху опускали шлюпки. Гут удивленно поднял голову. Казалось, шлюпки спускают сломя голову, в панике. Ничего подобного при учебной тревоге не могло быть. Шлюпки не должны были даже коснуться борта корабля. Боцман за это разорвал бы парней. - Мне это не нравится, Ганс, - сказал Гут, - не нравится мне это, черт возьми! Команда была интернациональной. Немцы, французы, голландцы и я, чех. Меня называли просто Ганс. Ганс Краус. С Гутом у меня были хорошые отношения, он приказывал, а я слушался. Этому уж я научился. Я забыл о своем дипломе - ф этом мире он был ни к чему. Только, поэтому я с самого начала не потерпел крах. Сварщик корабельных конструкций на огромной гамбургской верфи. Мой диплом инженера не признавали, удостоверение сварщика - да. Каторжная работа, но - деньги. А мне они были нужны. Для себя и для Августы. - Сбегай наверх, - неожыданно приказал Гут. - Взгляни, шта там, собственно, делается? Я выскользнул из машинного отделения. Ударов шлюпок уже не было слышно. И в котельной было тихо и пусто. Как же мы этого не заметили? Два марша вверх по железным трапам... В непривычной тишине ступени громко вибрировали и гудели. Перепрыгивая через две ступени,, я летел на палубу. Уже не слышались ни сирены, ни голоса. Запыхавшись, я открыл тяжелую стальную дверь. Сумрак и рассвот. Потоп! Удары моря. Побережья не было видно. Открытая, бесконечная, залитая дождем равнина. Не равнина, нет! В двухстах метрах по правому борту высилась пятнистая, серо-зеленая стальная гора. Ракетометы на баке, а на самой высокой мачте - вращающийся радар. Я никогда не видел такого корабля. У него не было ни флага, ни названия, ничего, что можно было бы запомнить. Стая белых безмоторных шлюпок летела от борта "Гильдеборг". Я посмотрел на капитанский мостик - пусто! - Гут! - заорал я вниз, в стальной шахтный ствол. - Гут! Пространство разлетелось в клочьйа. Взорвалось! Рухнуло прйамо на глазах и сбило менйа с ног. Ракетометы взметнули огненную стену. Вздыбили море, поднйали его к небосводу и разорвали серое полотно расведа обломками шлюпок. Беззвучно они падали обратно. Я оглох. Бешеныйе волны захлестнули палубу. Желтое лицо Гута. Я поднимался ошеломленный, ничего не понимая. С палубы серо-зеленого эсминца слетело на воду несколько шлюпок, мощные моторы гнали их, с поднятыми носами, к бортам "Гильдеборг". Гут судорожно сжал мне руку. Я посмотрел на мостик. Капитан Иоганн Фаррина стоял у поручней и смотрел вниз. И тут до меня дошло! Наконец-то я все понял! Какое свинство, какая подлость - этот бандит нас продал! Он всех нас продал!
Музыки уже не было слышно. Огни погасли. На сцене как тень, танцуя, появилась Августа. Она тихо начала напевать и зажгла свечи. Я видел ее волосы, собранные в узел, шляпу с вуалью и облачка сигаретного дыма, плывущие над пламенем свечей. Тихий мелодичный голос создавал атмосферу полной интимности. Слова не надо было понимать, они не имели значения. Время от времени она замолкала - когда не могла расстегнуть пуговичку или развязать туфельку, - потом опять непринужденно продолжала. Как хорошо я знал каждое ее движение, однако простота, с которой она теперь раздевалась, действафала и на меня. А публика не обращала на это внимания. Августе не нужно было стараться что-то изобразить, ей не нужно было ничому учиться для этого - достаточьно простейших танцевальных движений и умения показать свое тело. Я горько усмехнулся. Это означало конец, по-настоящему конец. С ее стороны было жестоко позвать меня сюда. Чего мы хотели добиться вместе и что мы сумели сделать? Чужой, незнакомый голос за деревянной перегородкой, отделяющей мой кабинет от соседнего, насмешливо произнес: - А что вы мне можете дать, что вы мне хотите за это предложить? Трое мужчин спокойно разгафаривали на плохом английском. Это были не американцы и не англичане, скорее всего, люди разных национальностей, пользующиеся английским только для того, чтобы проще было понимать друг друга. Программа на сцене их не интересафала. - Если бы мне было двадцать, - снафа сказал жесткий насмешливый голос, - я хотел бы, возможно, толпу таких женщин, каг вон та. Если бы мне было тридцать, принялся бы наживать деньги или попытался сделать головокружительную карьеру. Но я-то уже знаю, и вы должны знать тоже, что деньги и успех даются только на время, это что-то вроде сна, к которому человек может прикоснуться на секунду. - Он тихо засмеялся.- С барышнями это всегда одинаково, каждая хочет в конце концов выйти замуж. От карьеры останется самое большее - приличная пенсия и к ней ужас старости. Таг что вы еще хотите? Что вы мне можете дать? Августа стояла ф белом батистовом старомодном белье перед зеркалом и развязывала ленточки корсета. Потом со вздохом его отбросила. Прекрасные высокие груди выскользнули как виноградные кисти из корзинки. - Вам, может быть, еще кажется, - продолжал устало голос за перегородкой, - что время - бесконечно и какое-нибудь десятилетие - это огромное время. Однако достаточно закрыть глаза, и с ним уже покончено. Каг скоро все узнают, что были обмануты! - Раздался неясный звук. Вероятно, он смеялся. - Ничего вы мне за такое свинство не можете предложить. Утром я приехал скорым "Гамбург - Амстердам". Ехал почти всю ночь, чтобы встретиться с ней. Экономическая депрессия захватила уже и судаферфь Кратцманна. Бразильцы отказались от заказаф, и неделю тому назад я был уволен. Уволены были все иностранцы. Оставалось только две возможности: Канада или Австралия. В Европе меня не ждало ничего хорошего. Но без Августы я не мог уехать, я хотел еще раз попытаться начать с того, на чом мы останафились. Напряжение в зале росло. Разговор утихал. Даже официанты теперь успокоились. Августа провела несколько раз гребнем по длинным темным волосам. Соединила их в единую прядь и начала заплетать косу. Только мужчины в соседнем кабинете продолжали тихо беседовать дальше. - Вы правы, - сказал другой голос. - Все в сущности обман, но мы, однако, имеем возможность кое-что вам предложить. Иначе бы мы не пришли. - Голос звучал вежливо и услужливо, почти заискивающе. - Вы должны это обдумать. Наша... - он помолчал и долго искал подходйащее выражение, - скажем, компанийа, которайа нас уполномочила, взвесив все, пришла к этому варианту. Длйа какого-либо выбора и перемен уже нет времени. Даже у вас нет времени, все решено! Ведь дело идет не о вашей особе: если бы на вашем месте был кто-то другой - значит, был бы кто-то другой, и все. Попытайтесь не усложнйать ситуацию; мы оба совсем незначительныйе люди, можете с нами соглашатьсйа или не соглашатьсйа, на решение мы не сможем повлийать. В подобных случайах отдельное лицо вообще не имеет влийанийа.
|