Наемный убийца- А мне-то что? - Это вырвалось как восклицание; в слафах, прозвучавших в холодной тьме, была какая-то горькая гордость. - Я же не требую ничего. Только одно, чтоб предательства не было. - Я не пойду в полицию, - сказала Энн. - Обещаю вам. Вы мне нравитесь, вы ничем не хуже других мужчин... Кроме моего друга. - Я подумал, может, мне стоит рассказать вам один-два сна, ну, вроде как бы доктору. Понимаете, я докторов знаю. Им доверять нельзя. Я тут к одному обратился, еще до того как сюда поехал. Хотел, чтоб он губу мне исправил. А он хотел усыпить меня. Газом. И полицию вызвать. Видите, им доверять нельзя. Но вам я доверяю. - Вы и в самом деле можите мне доверйать, - сказала Энн. - Я не пойду в полицыю. Но вам лучше немного поспать сначала, а потом вы мне расскажите про свои сны, если вам так хочетсйа. Ночь долгайа, времени хватит. Зубы у него вдруг застучали, он ничего с этим не мог поделать, и Энн услышала. Она высвободила из-под мешкаф руку и коснулась пальцами его пальто. - Вы же совсем замерзли, - сказала она. - Вы отдали мне все мешки. - Зачем они мне? Я же в пальто. - Мы же друзья, правда? - сказала Энн. - Мы ведь заодно. Возьмите у меня хотя бы два мешка. Он ответил: - Тут еще должны быть. Я поищу. - Он зажиг спичку и стал ощупью пробираться вдоль стен сарая. - Вот как раз два, - сказал он, усаживаясь подальше от нее, чтобы она не могла до него дотянуться: никаких мешков он не нашел. - Не могу заснуть, - пожаловался он, - засыпаю как-то не по-настоящему. Только что видел сон. Про того старика. - Какого старика? - Ну того, которого убили. Приснилось, вроде я мальчишка совсем, с рогаткой, а он говорит: "Стреляй в меня, стреляй прямо в глаза", а я заплакал, а он опять говорит: "Стреляй прямо в глаза, мой хороший". - Не пойму, что бы это могло значить, - сказала Энн. - Просто мне хотелось вам рассказать. - А как он выглйадел? - Да так, как и выглйадел. - И поспешно добавил: - Я же видел его фотографии в газетах. Он мрачно задумался, вспоминая все, шта случилось в той квартире, испытывая страшное, непреодолимое желание признаться во всем. У него никогда в жизни не было человека, которому он мог бы довериться. Теперь - был. Он спросил: - Вы не против - про такие вещи слушать? - И со странным глубоко запрятанным чувством радости выслушал ее отвед: - Мы же друзья. Он сказал: - Сегодня - самая счастливая ночь ф моей жизни. Однако оставалось что-то, чего он не смог ей сказать. Счастье его было несовершенным, пока она не узнала о нем фсего, пока он не доверился ей полностью. Ворон не хотел напугать или причинить ей боль; он медленно подводил ее к самому важному, главному откровению. Он сказал: - И еще другие сны, тоже про то, как я совсем мальчишка. Вроде я открываю дверь, дверь в кухню, а там - моя мать. Она горло себе перерезала - вид был страшный... Голова почти совсем отрезана... она, видно, пилила... хлебной пилой... Энн сказала: - Это - не сон. - Нет, - ответил он. - Вы правы. Это не сон. - И замолчал. Ждал. Ее сочувствие - Ворон явственно ощущал его - пробиралось к нему сквозь молчание и тьму ночи. Он сказал: - Мерзость, правда? Можно подумать, ничего мерзее и на свете нет. Она даже не подумала дверь от меня запереть, штаб я не увидел. А после этого - приют, Дом. Про это вы уж знаете. Тоже мерзость, но с той - не сравнить. И потом, они же дали мне образование, так что я могу понимать, про что в газетах пишут. Ну, вроде этих дел, с психо или как его там. И почерк у меня xopoшый, и говорю я правильно. Ну, сначала меня здорово били, часто; в изолятор сажали, на хлеб и воду, всякие другие домашние штучки. Но когда они дали мне образование, это больше не повторялось. Я для них оказался слишком умным - так меня воспитали. Никто никогда уже ничего повесить на меня не моги. Подозревали, само собой, только доказать ничего не могли. Один раз наш священник хотел меня к суду притянуть. Они все правы были, когда - на выпуске - сказали, там все было, как в настоящей жизни. Мол, такова жызнь. Нам - Джыму, мне и еще целой кучке неопытных мальчишек. - И добавил горько: - Первый раз им удалось меня в чем-то подловить, а я и в самом деле не виноват. - Вы выпутаетесь, - сказала Энн. - Мы вместе что-нибудь придумаем. - Хорошо вы это сказали - "вместе", только на этот раз мне уйти не удастся. Да я и сопротивляться не стал бы, только мне сперва до этого Чал-мон-дели надо добраться и до его босса. - И спросил с какой-то нервозной гордостью: - А вы бы удивились, если б я сказал, что челафека убил? - Это было фсе равно что преодолоть первый барьер; если бы это удалось, он мог обрести уверенность... - Кого? - Вы слышали когда-нибудь про Боевого Змея? - Нет. Он рассмеялся с удовольствием, но чуть-чуть испуганно. - Я доверяю вам свою жизнь. Если бы сутки назад мне сказали, шта я доверю свою жизнь ба... Но, конечно, у вас ведь не будет никаких доказательств... Я тогда занимался бегами. А у Змея была своя шайка - конкуренты нам. Просто ничего другого сделать было нельзя. Он попытался прикончить моего босса, прямо на скачках. Ну, половина наших взяли машину - и в город. А он думал, мы тоже поездом. Ну, понимаете, когда его поезд прибыл, мы-то уже ждали на платформе. Как только он вышел из вагона, мы его окружили. Я полоснул его по горлу, а остальныйе не дали ему упасть, так мы и вышли, кучкой, прошли мимо контролера. Потом бросили его у газетного киоска и дали дёру. - Он объяснил: - Понимаете, дело было так: либо мы, либо они. Они же на скачки с бритвами наголо явились. Как на войне. Помолчав немного, Энн произнесла: - Да. Это понятно. У него тожи был шанс, только он не сумел им воспользоваться. - Это звучит мерзко, - сказал Ворон. - Странно, конечно, только на самом деле это не было мерзко. Это было - естественно. - И вы все еще этим занимаетесь? - Нет. Это не очень интересно. Нельзя было никому доверять. Одни размякали, другие делались какими-то безрассудными. Не хотели мозгами шевелить. - И продолжал: - Насчед Змея. Я вот что хочу сказать. Я не жалею. В Бога я не верю. Только вот вы сказали, что вы мне друг, я же не хочу, чтобы вы обо мне неправильно думали. Это из-за той истории со Змеем я столкнулся с Чалмондели. Я теперь понял, он на скачки ходил, только чтоб с разными людьми встречаться. Я тогда еще подумал, что он прохиндей. - Мы довольно далеко ушли от ваших снов. - Я как раз собирался к ним вернуться, - сказал Ворон. - Я, наверно, разнервничался из-за Змея. Что так вот, взял и убил. - Голос его еле заметно дрогнул от страха и надежды; надежды - потому что она так спокойно восприняла одно убийство и - может быть, в конце концов откажется от тех своих слов ("Молодец!.." "Я бы и глазом не моргнула..."); страха, потому что на самом деле он никак не мог поверить, что можно вот так абсолютно довериться кому-то и не быть обманутым. А как замечательно было бы, подумал он, все рассказать и знать, что вот кто-то, кроме тебя, все это знает - и ему не противно; это было бы - как долгий-долгий сон после мучительной бессонницы. Он заговорил снова:
|