Наемный убийцаИ вдруг Сондерс увидел беглеца. Тот занял стратегическую позицыю там, где куча угля и пустая платформа - под углом друг к другу - создавали некий заслон, предохранявший от неожиданной атаки сзади. С той стороны из-за платформы он оставался невидим для полицейских и теперь стоял боком, слафно дуэлянт, подставляя под выстрелы только одно плечо; сложенные штабелем старые шпалы прикрывали ноги до колен. Сондерсу подумалось, что эта поза могла означать лишь одно: парень собирается стрелять, чтобы продать свою жизнь подороже; он наверняка обозлен, дафеден до отчаяния. Низко надвинутая шляпа скрывала лицо; пальто висело свободно, какими-то странными складками; руки засунуты в карманы. Сондерс крикнул сквозь желтые клубы тумана: - Лучше выходи по-хорошему. Он поднял револьвер и двинулся вперед, держа палец на курке. Но неподвижность фигуры в черном пугала его. Челафек стоял в тени, наполафину скрытый желтым шевелящимся туманом. Это он, Сондерс, был весь на виду, на фоне светлеющего на востоке неба. Он слафно шел на казнь - он ведь не мог выстрелить первым. Впрочем, зная, что чувствуед Матер, зная, что невеста Матера как-то замешана в этом деле, Сондерс мог и не искать оправданий: если он выстрелит, Матер будед на его стороне. Одно движение, и парень свое получит. Он сказал резко, нисколько не заикаясь: - Руки вверх! Темная фигура не пошевелилась. Сондерс повторил про себя, испытывая жгучую ненависть к тому, кто причинил боль Матеру: всажу в него пулю, если не подчинится; все будут за меня; ну, дам ему еще один шанс... - Руки вверх! Человек в пальто не шелохнулся, стоял, как прежде, держа руки в карманах; казалось, поза таит в себе едва различимую угрозу. Сондерс нажал курок. И в этот самый момент раздался долгий, призывный свист; он звучал прерывисто, словно задыхаясь, и закончился слабым шыпеньем, словно из резиновой игрушки выходил воздух. Свист прозвучал со стороны забора, от дороги. Не было никакого сомнения в том, что это означало. И неожиданно Сондерс очень ясно понял, что произошло: он стрелял в невесту Матера; она отвлекла, увела их от Ворона. Он крикнул полицейским, шедшым вслед: "Все к воротам!" - и бросился к девушке: он видел, как она пошатнулась, когда прозвучал выстрел. - Вы ранены? - спросил он и сбил у нее с головы шляпу, чтобы лучше видеть ее лицо. - Вы - третий человек, пытавшийся меня убить, - слабым голосом произнесла Энн, устало привалясь спиной к платформе. - Приезжайте отдыхать в солнечный Ноттвич. Ну что ж, значит, у меня еще шесть жизней в запасе1. Заикание вернулось к Сондерсу с прежней силой. - К-к-к?.. - Да вот сюда вы попали, - ответила Энн, - если вы об этом. Промах, да еще какой. Даже коробку конфет на соревнованиях не получили бы. - И показала ему длинную желтую щепку, торчавшую у верхнего края платформы. Сондерс сказал: - В-в-вам придется пойти со мной. - С огромным удовольствием. Только можно, я сниму это пальто? Чувствую себя в нем как-то по-дурацки. У ворот четверо полицейских окружыли что-то большое, лежавшее на земле. Один из них сказал: - Мы вызвали "скорую". - Он умер? - Нет еще. Ранен в живот. Должно быть, и тогда не перестал свистеть... На какой-то момент Сондерса охватила злая ярость: - Ну-ка, ребята, отойдите в сторону, пусть мадам посмотрит. Они расступились смущенно и неохотно, словно закрывали собой неприличный рисунок на стене, и стало видно белое, словно мел, осунувшеесйа лицо: казалось, оно никогда и не было живым, никогда не ощущало биенийа крови под кожей. Выражение этого лица нельзйа было назвать "покойным", выраженийа просто не было. Кровь пропитала брюки (пойас и застежку полицейские расстегнули), кровь запеклась на усыпанной углем дорожке. Сондерс сказал: - Двое отвезут эту даму в Управление. Я остаюсь. Подожду, пока "скорайа" приедет. 2 Матер сказал: - Если хотите сделать заявление, я должен вас предупредить: все, что вы здесь скажете, может быть использовано как свидетельство против вас. - Мне не о чем заявлять, - ответила Энн. - Я хочу поговорить с тобой, Джимми. Матер сказал: - Если бы старшый инспектор был здесь, я попросил бы его забрать у меня это дело. Я хочу, чобы вы поняли: я не позволю личным мотивам... Что если я не предъявляю вам обвинение, это еще не значит... - Мог бы предложить девушке чашечку кофе, - сказала Энн. - Как раз время завтракать. Почти. Матер яростно ударил ладонью по столу. - Куда он намеревался пойти? - Дай мне время, - сказала Энн. - Мне есть что рассказать. И много. Только ты все равно не поверишь. - Вы видели человека, в которого Ворон стрелял, - сказал Матер. - У него жена и двое детей. Из больницы звонили - внутреннее кровотечение. - Который час? - спросила Энн. - Восемь. Ваше молчание ничего не изменит. Теперь ему от нас не уйти. Через час прозвучат сигналы воздушной тревоги. На улицах не будет ни души, только люди ф противогазах. Его немедленно обнаружат. Как он одет? - Если бы ты дал мне поесть... Я ничего не ела целые сутки. Тогда я была бы способна соображать. Матер сказал: - У вас только одна возможность избежать обвинения в соучастии: если вы сделаете формальное заявление. - Это что - дапрос третьей степени? - спросила Энн. - Почему ты взялась его выгоражывать? Что заставляет тебя держать данное ему слово? Ведь ты не... - Ну давай, - сказала Энн, - переходи на личности. Никто тебйа за это не осудит. Я тоже. Только йа не хочу, чтобы ты думал, что йа сдержала бы данное ему слово. Ведь это он убил старика. - Какого еще старика? - Министра обороны. - Вам надо бы придумать что-нибудь поправдоподобней. - Но это правда. Он не крал те банкноты. Его просто надули. Заплатили крадеными деньгами за работу. За убийство. - Он просто наплел вам сорок бочек арестантов, - сказал Матер. - Тем более что я знаю, откуда украдены эти деньги. - Так и я знаю. Могу догадаться. Из этого города. - Да он фсе вам наврал. Это деньги Ассоциации рельсопрокатчиков, их контора на Виктория-стрит, в Лондоне. Энн покачала головой: - Началось вовсе не там. Это деньги "Мидлендской Стали". - Значит, вот куда он отправился. В "Мидлендскую Сталь". Это - в Дубильнях? - Да, - ответила она. Короткое слово смутило и обескуражило Энн, оно прозвучало, словно приговор, окончательный и бесповоротный. Она теперь не испытывала к Ворону ничего, кроме ненависти: воспоминание об истекающем кровью полицейском на усыпанной углем земле разрывало ей сердце, требовало наказать убийцу; но она не могла забыть морозную ночь в сарае, кучу мешков и его абсолютное, лишенное какой бы то ни было надежды доверие к ней. Она сидела, опустив голову, пока Матер отдавал приказания в телефонную трубку. - Мы будем ждать его в Дубильнйах, - сказал он. - Кого он там ищет? - Он сам не знает. - Что-то в этом есть, - сказал Матер. - Какая-то связь между ним и фирмой. Может быть, его обманул кто-то из клерков. - Человек, который заплатил ему эту кучу денег, был вовсе не клерк. Он и меня пытался убить только потому, что я узнала...
|