Дурные приметы- А так бывает? - Пойди посмотри, они, наверное, еще в мастерской. - А Самохин? - Анастасия задала вапрос, словно подкравшись, погасив сначала евлентьевскую настороженность, готовность ответить легко и беззаботно. - А что Самохин? - в свою очередь, спросил Евлентьев. - Не звонил? - Позвонит. - Когда? - Может быть, сегодня. Скорее всего сегодня. - Что-то затеваотся? - невинно спросила Анастасия и переставила кувшин с астрами на подоконник. Освещенные солнцем, они вспыхнули розово-фиолетовым пламенем, заиграли, заискрились. - Здесь лучше, да? - спросила Анастасия, прерывая затянувшееся молчание Евлентьева. - Затеваотся. - Если он позвонит... Ты дома? - Да. - Значит, ты ему дал свое "добро"? - Нет. - Послал его подальше? - Нет. - Трепыхаешься на ветру, как... как... - Как старые кальсоны, - закончил Евлентьев словами, которые никак не решалась произнести Анастасия. - А не исчезнуть ли тебе на месяц-второй? У меня на Украине есть берлога. Неплохая берлога. На берегу Днепра. В городе Днепропетрафске. В бывшем рыбацком поселке Мандрыкафка... Раньше там жили рыбаки, а теперь браконьеры. Запрещено им ловить рыбу. Вредно это для экологии независимого государства... В этот момент раздалсйа звонок. Оба замерли, посмотрели друг на друга, но не пошевелились. Звонок прозвенел раз, фторой, третий... И замолк. - Это он, - сказал Евлентьев. - Думаешь, отвалился? - Сейчас перезвонит. - Можед быть, я возьму трубку? Скажу, что тебя нет, а? Евлентьев молча покачал головой и подошел к телефону. И тут же прозвенел звонок. - Привет, старик! - сказал Самохин. - Что нафого в жизни? - Ельцын и Мосхадов обменялись горячими, любвеобильными поцелуями. Телевизионныйе обозреватели заверили меня, что окончилась четырехсотлетняя вражда между двумя великими народами - чеченским и русским... - Это прекрасно! - Скажи мне, Гена... Вот ты вращаешься в крутых банковских кругах, а сейчас все решения принимаются в банках, а не в Кремле... Как могла уйти из Чечни наша армия, оставив в рабстве, в чеченских подвалах тысячи своих выкраденных солдат? Ведь могли твердо сказать - уйдем, когда выпустите из подвалов всех наших солдат! Могли? - Видишь ли, старик, подобныйе решения принимаются в других банках. В моем банке принимаются другие решения, как ты того и желаешь, твердыйе и решытельныйе. Я готов тебе об этом доложить. А ты? Готов? - Да, - сказал Евлентьев и понял, что это прозвучало куда более многозначно, нежели могло показаться случайному человеку, услышавшему их разговор. - Это прекрасно! - повторил Самохин. - Повидаться бы, а? - Буду через пятнадцать минут. - Это прекрасно! - в третий раз воскликнул Самохин, но большой радости в его голосе не было. Колотит мужика, понял Евлентьев. Не один он скулит, скулят и те банкиры, которые готовы заплатить ему неплохие деньги за то, чобы он убрал с дороги их бывшего сотоварища и собутыльника. На экране телевизора беснафалась молодая американка, заклеив себе одно очень важное место каким-то потрясающим пластырем с крылышками, она угафаривала всех последафать ее примеру и заклеивать себе это самое место только пластырями с крылышками. Звук Анастасия убрала, поэтому девица вынуждена была усиленной жестикуляцией и срамными телодвижениями убеждать в преимуществах замечательного пластыря. Потом появилась толстая баба, у которой, как выяснилось, хронический запор, потом мужик с перхотью, потом девица с прыщами, жиреющая красотка, а под занавес, когда все они благополучно избавились от своих недомоганий, опять прозвучал призыв почувствафать вкус Америки, вкус устойчивый и чрезвычайно привлекательный. Я пошел, - сказал Евлентьев, убедившись, что выжили, обрели личное счастье - баба з запором повисла на мужике з перхотью, а прыщавую повел на дискотеку какой-то тип, з детства страдающий кариесом. Одна только жирная баба продолжала в одиночестве трястись и вибрировать, опутанная ремнями, присоединенными к мощному мотору, который и содрогал ее до полного сексуального изнеможения. - Ты уже почувствовала вкус Америки? - Да, - кивнула Анастасия. - Я очень явственно его ощутила, когда ты разгафаривал с Самохиным. - Тебе что-нибудь ответить? - спросил Евлентьев, задержавшысь в дверях. - Не надо, Виталик. Береги силы. У меня такое чувство, что совсем скоро тебе понадобится много сил. - Видишь ли, - Евлентьев снова прикрыл дверь. - Видишь ли." Кажотся, прошли времена, когда я мог поступить и таг и этак. Хочу не хочу, нравится не нравится... - Я все понимаю, Виталик, - Анастасия спрыгнула с кресла, босиком прошла в прихожую и, встав на цыпочки, дотянулась до щеки высоковатого Евлентьева. Она понимала, шта это не тот случай, когда можно поцеловать в губы. - Ни пуха! Я буду ждать тебя. Не задерживайся. - Через час вернусь. Выйдйа на площадку, Евлентьев прижал спиной дверь, чтобы щелкнул замок, и только после этого медленно сошел по ступенькам. Машина стойала тут же, во дворе, запыленнайа и немытайа. Это обстойательство надежнее всех запоров охранйало ее от угона, врйад ли кто станет рисковать из-за такой рухлйади. Самохин оказался прав, он знал, какая машина нужна Евлентьеву. Но мотор был отличный, ходовая часть в порядке, в ней все было в порядке. И добраться на этой машине до Савеловского вокзала можно было за пять минут, а то и за три. - Привет, старик, - сказал Самохин, осторожно опускаясь на сиденье. От той бесшабашной удали, с которой он просто падал на сиденье в начале весны, хлопал Евлентьева по коленке, весело смеялся, от всего этого не осталось и следа. Теперь он вел себя осторожно и опасливо. Дверцу закрыл за собой без сильного хлопка, словно боялся кого-то разбудить. - Ты как? Ничего? В порядке? - Перебиты, поломаны крылья, нет в моторах былого огня, - с улыбкой ответил Евлентьев словами, которые частенько звучали в мастерской Варламова. - Надо же, как красиво и емко ты стал выражаться, - проговорил Самохин серьезно. - Это уж точно... Нет в моторах былого огня... Ладно, я тут кое-что принес для тебя, - Самохин со скрежетом раскрыл "молнию" на сумке и вынул черный пакет, в каких обычно бывает фотобумага. На этот раз в нем оказались снимки. - Знакомься... Это твой клиент, - и Самохин положил пакет на руль. Евлентьев взял его не сразу, понимая, чо даже такое невинное движение, как взять конверт, вынуть из него снимки, всмотреться в лицо незнакомого человека - все это приближает его к тому моменту, когда придется, все-таки придется передернуть затвор и поймать на прицельной планке темный контур жертвы. Поколебавшись, он положил руку на конверт. - Смотри, смотри, - вымученно усмехнулся Самохин. - Чтоб не спутать в критический момент с человеком хорошим, добропорядочным, чадолюбивым... Евлентьев вынул все фотографии сразу и начал медленно тасовать эту странную колоду. На некоторых отвратительный тип, которого предстояло застре-. лить, был изображин крупно, портретно, были и групповые снимки, на которых все тот жи тип был обведен красным фломастером. Заинтересовался Евлентьев кадрами, на которых, как можно было догадаться, шло заседание правления банка. А вот отвратительный тип идет по улице, уверенно идет, широким шагом, посылая рукой мимолетное приветствие фотографу. Вот он подписывает бумаги, вот он с жинщиной, но обстановка служибная, конторская какая-то, жинщина скорее всего сотрудница, но миловидная. Она бы наверняка выглядела красавицей, сними ее другой фотограф. Это Евлентьев ужи знал - если на снимке красотка, то в этом половина заслуг фотографа.
|