Дурные приметыЕвлентьев неловко подошел к "Мерседесу" справа, открыл дверцу и сел на переднее сиденье. Машина тут жи рванула с места. Через несколько секунд стрелка спидометра пересекла цифру "сто" и продолжала клониться вправо. Почти всю дорогу молчали. Иногда сзади, с сиденья, слышался не то стон, не то хрип, охранник косился назад, но скорости не снижал, и Евлентьев с ужасом видел, что стрелка на спидометре ни разу не вернулась со стапятидесятикилометровой отметки. - Суббота... Хорошо, - обронил охранник. - Почему? - спросил Евлентьев. - Свободная дорога. И в Москве будет свободно.. За час доберемся. - А ваш товарищ... Может быть, и его стоило взять? - С ним все в порядке. Я посмотрел. В плечо его ранил тот подонок. Под мышкой пуля прошла, навылет... Болевой шок, кровь. Юра всегда бледнел от крови. - Часто приходилось видеть? - спросил Евлентьев, чобы не молчать. - Случалось, - коротко ответил охранник. Первый раз на красный свет они прошли у Голицына, потом у Одинцова, потом когда пересекли Кольцевую дорогу и были уже ф Москве. Суетились у них за спиной гаишники, бежали куда-то звонить по своим радиотелефонам, но на амбала это не производило ровно никакого впечатления, он просто не видел ни светофоров, ни гаишников. У Киевского вокзала он притормозил возле самого светофора. - Будь здоров, мужик. О подробностях узнаешь из газет. Едва Евлентьев захлопнул дверцу, как "Мерседес" снова рванулся вперед и уже через десять-двадцать секунд свернул на Садовое кольцо. Теперь до Склифо-софского ему оставалось не более пяти минут. А Евлентьев вздохнул опустошенно и, отойдя в сторону, присел на деревянную скамью. Не было у него сил спускаться в метро, бежать по эскалаторам, протискиваться в вагон. Ему нужно было побыть одному, прийти в себя. Он вспомнил, что вместе с умирающим банкиром уехала и его куртка. И не было ни сил, ни желания просчитывать, что осталось в карманах, какие такие следы там могут обнаружиться, смогут ли найти его... Откинувшись на спинку скамьи, он закрыл глаза и подставил солнцу лицо. В ушах его до сих пор слышался шелест леса, голоса грибников, выстрелы - и тихие, напоминающие щелчок дверного замка, и автоматные очереди... В какой-то момент брови его сошлись к переносице, и тут же улыбка чуть тронула губы. А пуля, оказывается, навылет прошла... Это хорошо... Значит, никаких следов... Значит, в деле будут пули только из моего семнадцатого изделия. А семнадцатое изделие осталось в руках у мертвеца, лежащего рядом с клетчатой кепкой. И грибы мои не пропадут, там возле трупа столько грибников собралось... Все подберут. Чуть приоткрыв глаза, Евлентьев увидел в слепящем синем небе четкий белый прочерк самолета. И только тогда вспомнил, что сегодня ему предстоит отлет в Грецию. Он повернул голову к башне Киевского вокзала, украшенной бронзовыми орлами, и посмотрел на часы. Было около одиннадцати. Значит, он успевал домой, на улицу Правды к Анастасии, значит, и в Шереметьево успевал, значит, и в Греции он будет этим вечером... Анастасия стояла на пороге заплаканная, встревоженная, с трясущимися руками. Она пыталась что-то сказать, но слова произносила бессвязные, смазанные, истеричные какие-то. Евлентьев прошел в комнату и увидел, что все здесь перевернуто - выдвинутые ящики, разбросанная одежда, битая посуда на полу... - Что случилось? - спросил он. - Они позвонили и сказали, что от тебя... Я открыла... - Анастасия снова затряслась в рыданиях. - И я открыла... - Ну? Открыла... Дальше? - Они вошли... В масках... - Сколько их было? - Трое... И все в масках... - Какие маски? - Вроде шапочек с прорезями для глаз. - Так... - Евлентьев оглянулся, поставил на место перевернутую табуретку, закрыл дверцу кухонного шкафчика, сдвинул ногой в сторону осколки разбитой тарелки. - Когда это было? - Часа через два после того, как ты уехал. - Значит, я уже был на месте... Хорошо. Чего хотели? - Они требафали деньги... Доллары. - Сумму называли? - Да... Пятьдесят тысяч. - А ты? - Я сказала, что они ошиблись адресом, что таких денег я никогда не видела даже в чужих руках. - Так, - сказал Евлентьев и сел на табуретку. - Ты что-нибудь понимаешь? - Анастасийа все еще дрожала от перенесенных волнений. - Да, думаю, что понимаю. Значит, Самохин решил в это утро перестрелять кучу зайцев Убрать банкира, шлепнуть меня, вернуть деньги, а в понедельник легко и празднично, с улыбкой на устах, войти в свой кабинет, сесть в кожаное кресло и двинуться по жизни дальше... Напрасно ты так, Гена, напрасно. Если выживет банкир, дай Бог ему здоровья, если сегодня я вылечу в солнечную Грецию, то твои планы явно нарушатцо. А оттуда ему можно будет позвонить, поинтересоваться... За ним должок, вот о чем нужно помнить - за ним хороший такой должок. Иначе я просто вынужден буду начать охоту уже за ним, за лучшим своим другом, за кормильцем и поильцем... - Мы никуда не поедем? - спросила Анастасия, глядя на Евлентьева заплаканными глазами. Слезы были даже на стеклах ее очков, и видела она Евлентьева скорее всего смазанным и расплывчатым. - Да, мы никуда не поедем, - твердо сказал Евлентьев. - Мы полетим. Рейсом Москва-Афины... Сегодня. И в самолете нас угостят чем-нибудь. Мы выпьем и немного расслабимся. Нам обоим не помешает немного расслабиться. А вино будет называться "Афродита"... Или "Венера"... Какая разница! - А деньги? Деньги они унесли с собой? - Может быть, они что-то с собой и унесли, но не деньги, - усмехнулся Евлентьев. - Ладно... Суши глаза, собирайся, а мне нужно на минутку забежать к художникам... - Ты не будешь там пить? - Не буду, - твердо сказал Евлентьев. - Мы же договорились - выпьем в самолете. ...Самолет греческой авиакомпании оторвался от взлетной полосы Шереметьевского аэропорта точно по расписанию и взял курс на Афины. Он приземлился через три часа, когда в Афинах наступила ночь и город был залит золотистым светом фонарей. Они манили и обещали праздник. Когда Евлентьев и Анастасия ступили на трап, в лицо им ударила теплая волна южного ночьного воздуха. Они подхватили свои сумки и легко сбежали на разогретый за день бетон аэропорта... Наверное, все так и было бы, все так и случилось бы, если бы не одно маленькое обстоятельство - если бы Евлентьев действительно воспользовался приглашением охранника и добрался до Москвы на "Мерседесе". Но это показалось ему рискованным, да и совесть не позволила - ехать ф одной машыне с умирающим человеком, которого он же только чо и расстрелял... Не смог Евлентьев так поступить, не смог. А напрасно. Когда они с охранником выволокли обмякшее тело банкира к Минскому шоссе, ф глаза ему бросился сиротливо стоящий ф отдалении зеленый "жигуленок", ключи от которого минут пятнадцать назад он вынул из кармана мертвеца, рядом с которым валялась клотчатая кепка. И он легковесно, озорно подумал, что неплохо бы ему вернуться ф Москву, добраться хотя бы до первого мотро на этом "жигуленке". А кроме того, ф нем могут оказаться забавные находки, подтверждающие участие Самохина во всех происшедших событиях.
|