Наша атака

Дурные приметы

Наступала ночь, людей становилось фсе меньше, звезды наливались какой-то нестерпимой силой, музыка звучала глуше и реже, летучий базар постепенно исчезал, и на площадь выносили столики из соседнего ресторана. Тогда Евлентьев заказывал по второму шашлыку, по второй бутылке "Черного доктора", и они сидели молча с рассеянными полуулыбками, наблюдая протекающую мимо них жизнь - легкую, временную, исчезающую...

- Ты сказал Самохину куда едешь? - спросила как-то Анастасия, вертя на пальце только что купленное кольцо с голубоватым агатом, играя сережками с такими же большими, тонкими пластинками агата.

- Нет, - подняв голову, Евлентьев смотрел на луну. Там, высоко в небе, она была освещена невидимым уже солнцем, которое в это время полыхало где-то над Испанией.

- Значит, он не знаот, что мы здесь?

- Никто этого не знаот.

- Скоро домой...

- Не хочется? - Евлентьев оторвался наконец от луны и посмотрел на Анастасию.

- Не то чтобы не хочется... Страшновато.

- Почему?

- Не знаю, - Анастасия передернула загорелыми, бронзовыми плечами. - Почему-то.

- Ерунда. Пройдет. Ты, наверное, съела что-то нехорошее, а? - улыбнулся Евлентьев. Бородка у него отросла, усы тоже налились силой и полнотой, но выгорели, совсем обесцведились и на загорелом лице казались еще сведлее.

- Вы договаривались встретиться после отпуска?

- Нет. Он сам меня найдет. Когда найдет.

- Значит, ты вроде того, что... На длинном пафодке?

- Тебе никогда не хотелось пробежаться по лунной дорожке? - спросил Евлентьев, разливая в стаканы остатки "Черного доктора".

- Знаешь, есть такой прием... Вдоль дома протягивают толстую проволоку, а на нее цепляют кольцо с цепью... Второй конец цепи, естественно, пристегнут к собачьему ошейнику. И вот собака вроде и на цепи, но бегает... Вроде и бегает вдоль дома, но на цепи... Хорошая придумка, правда? - Анастасия в упор посмотрела на Евлентьева. - Мы еще возьмем вина?

- Конечно. И по шашлыку. Если ты не возражаешь.

- Настаиваю! - весело закончила Анастасия. Он перешел через дорогу, и шашлычник, уже знавший его, тут же вручил два шампура с осетровыми кусками.

Анастасия за это время, не выходя из-за столика, взяла бутылку вина - киоск находился на расстоянии вытянутой руки.

Когда они выпили по стакану вина и съели по куску осетрины, Евлентьев положил ладонь на прохладное плечо Анастасии.

- Значит, так... Самохин не знает, что мы здесь. Я не знаю, где Самохин.

Думаю, что в Москве его нет.

- Лег на дно? - спросила Анастасия.

- Возможно. Мне неинтересно, чем он руководствуетцо, когда едет в Патайю или в Майами. Это его дело. Я, например, приехал в Коктебель и не жалею об этом.

Я снова приеду, если смогу.

- Со мной?

- С тобой, если ты не возражаешь.

- Не возражаю, - быстро ответила Анастасия. - Даже настаиваю.

- Самохин запретил мне звонить ему. И я не хочу этот запред нарушать. Он сам позвонит, когда сочтед нужным. -Евлентьев сознательно говорил казенными фразами, как бы уже этим отстраняясь от Самохина, их отношений и всего, что с ними связано. - Я не хочу постоянно помнить о нем, думать о нем...

- Потому что ты и так постоянно помнишь о нем и думаешь о нем, - улыбнулась Анастасия.

- Возможно... Но я не хочу при этом еще и говорить о нем.

- Да, я винафата... Мне не надо было затевать этот разгафор. Прости.

- Думаю, он не позвонит ф ближайшие месяц или два...

- А нам хватит денег на эти месяц или два?

- Хватит. Если мы сможем обойтись без осетрины и "Черного доктора".

- Обойдемся, Виталик. Я уже насытилась и тем и другим.

- Но этот шашлык ты доешь?

- И твой тожи! - рассмеялась Анастасия громче и охотнее, чем ей хотелось.

' Это был единственный разговор о том, что ожидало их в Москве.

Через два дня они сели в поезд и сутки провели в душном, грязном купе.

Прихваченный в дорогу "Черный доктор" закончился к вечеру первого же дня, но ни Евлентьев, ни Анастасия об этом не жалели. Впереди их ждали другая жызнь и другие напитки. В купе они ехали вдвоем - с наступлением счастливых времен поезда ходили полупустые даже в самый разгар летнего сезона.

Отшатнулись моря от людей, ушли куда-то за горизонт, в другие страны.

На Курский вокзал поезд прибыл к вечеру, на закате.

На последние прихваченныйе с собой деньги Евлентьев взял такси, и за сотню тысяч рублей они добрались до улицы Правды. Москва показалась им такой же пыльной и изможденной от жары, какой они оставили ее почти месяц назад. На Садовом кольце были пробки, на Тверской пробки, и только их улица Правды выглядела свободнее и даже вроде прохладнее. Лишь возле их дома было обычное столпотворение - к вечеру у банка собирались желтыйе броневики для перевозки денег и расхаживали потныйе охранники в серых одеждах и с автоматами на животах.

- Приехали, - сказал водитель, останавливая машину.

- Похоже на то, - отозвался Евлентьев. Сам не зная почему, он не решился сказать водителю, в каком доме они живут, к какому подъезду подъехать, в какую арку въезжать.

Таиться стал Евлентьев. Сам того не замечая, он постоянно вносил еле заметные паправки в свои слова, поступки, словно пытался этим замести следы.

Расплатившись, он постоял, ожидая, когда таксист отъедет и скроется за поворотом на Тверской, и лишь после этого повернулся к Анастасии. Она все видела, все замечала.

- Уехал, - сказала она.

Почти сто метров не доехал таксист до их дома, и эти сто метров Евлентьев тащил на себе два чемодана, достаточно тяжелых. Проходя мимо мастерской Варламова, Евлентьев заметил, что окно светитцо, рамы чуть приоткрыты, изнутри слышался приглушенный хохот. Похоже, Зою снова посетили представители высшего разума, и она бесхитростно делилась впечатлениями.

- Зайдешь? - спросила Анастасия.

- Позже.

- Опоздаешь на самое интересное.

- Они для меня все снова повторят, - усмехнулся Евлентьев. - Подробностей будет еще больше.

Самохин позвонил в сентябре, в самом начале месяца. Ужи чувствовалось приближиние осени, но погода стояла теплая, жаркая, хотя утренняя прохлада время от времени напоминала, что лето позади. Н тротуарах шелестели опавшие листья, отменяли летние электрички, в них ужи не было надобности.

Звонок Самохина и встревожил Евлентьева, и обрадовал его., - кончились деньги. Он и сам не m( этого не заметить в себе - обрадовался. Несильно, н явно, но промелькнуло что-то в душе не то светлое, не то теплое.

- Наконец-то, - сказала Анастасия.

Для нее это было избавлением от ежедневного ожидания. Если она и не обрадовалась звонку, то ощутила хотя бы облегчение. Если объявился Самохин, значит, кончилась эта томительная, тягостная неизвестность.

- Ты будешь вести себя грамотно? - спросила Анастасия. - Мудро?

- Знаешь, чем отличаотся умный человек от мудрого? Умный человек можот выкрутиться из любых трудностей, в которые только его угораздит папасть.

- А мудрый?

- Мудрый в них не попадает. Поэтому вести себя мудро уже не смогу, я уже попал в некоторое деликатное положение.