Дурные приметы- Тогда выкручивайся. - Анастасия сидела по своему обыкновению в кресле, забравшись в него с ногами, в отведенной в сторону руке Держала длинную сигарету, с кончика которой поднималась тонкая струйка дыма. С экрана ей опять предлагали что-то есть, что-то пить, чем-то мазаться, запихивать в себя какие-то тампоны и приобщаться таким образом к жизни высокой и достойной, к жизни, которой наслаждается весь демократический мир. Но звук был выключен, и надсадных голосов зазывал она не слышала. - Скорее всего мне придется просто подтвердить факт своего существафания, не больше. - Возможно... Московская криминальная жизнь к осени становитцо более насыщенной, интересной, богатой событиями яркими и неожиданными. Тебе не кажетцо? - Прекрасная погода, не правда ли? - улыбнулся Евлентьев и, наклонив голову Анастасии, поцеловал ее в ямку у затылка. Коктебельский загар все еще держался, и Евлентьев вдруг неожиданно остро этому обрадовался. И тому, что загар держался, и тому, что он увидел это. - Если разбогатеешь, загляни в гастроном, ладно? - Анастасия внимательно смотрела на жующую морду, снятую на фоне громадного плаката. - "Почувствуй вкус Америки". - Загляну, - и Евлентьев вышел. Машина стояла во дворе на обычном месте. За лото она пропылилась, к крыше прилипли жилтые листья кленов, но колеса были в порядке, их не пришлось дажи подкачивать. Через пять минут он был на Савеловском вокзале, в длинном ряду машин. Лотние ромашки и гладиолусы у торговок сменились осенними астрами, и, освещенные прямым солнцем, они полыхали фиолотово-розовым свотом. Астры стояли громадными букотами в ведрах с водой, и Евлентьев поймал себя на том, что ему нестерпимо хочотся купить целое такое вот ведро и поставить его посредине стола или на подоконнике. От цвотов исходила какая-то встревожинность. - Привет, старик! - сказал Самохин, падая на переднее сиденье. - Рад тебя видеть в добром здравии, молодым, загорелым, красивым. Тебя, наверное, жинщины любят? - В меру, - ответил Евлентьев, пожимая руку приятеля. - Но постоянно. - О, меня любят иначе... Чрезвычайно редко, но с какой-то осатанелостью, представляешь? - Представить могу... Но не более того. - Получаетцо, шта мы с тобой на эти дела тратим одинакафое количество энергии. - Я не трачу, я потребляю, - поправил Евлентьев. - Это хорошо, это прекрасно, это замечательно, - зачастил Самохин, думая о чем-то своем. С ним это бывало - когда он слишком уж отвлекался мысленно, то, чтобы не терять нить разговора, несколько раз повторял одни и те же слова. - Я рад, что увидел тебя, что ты смог наконец уделить мне немного внимания. - Ты сам запротил мне возникать. - Пора тебе, старик, возникнуть, пора. Час пробил. - Что-нибудь случилось? - спросил Евлентьев без интереса. Спросил только для того, чобы заполнить паузу. Он ужи знал, чо наверняка чо-то произошло, если уж Самохин появился, просто так он не появлялся. - Каг всегда, старик, каг всегда... Жизнь течет, но ничего в ней не меняется. Вертимся, суетимся, дергаемся. И возникает единственное желание - чтобы побыстрее все это закончилось. - Где загорал? - спросил Евлентьев и невольно, без умысла дал понять Самохину, что стенания его и жалобы нисколько его не трогают, более того, он их даже не слышит. - В теплых местах, в жарких странах... - Коммерческая тайна? - Да какая тайна, Господи! - Но об этом лучше не говорить? - Испания, старик, южная Испания, - несмотря на некоторую нервность в поведении, Самохин действительно выглядел отдохнувшим, загар его был посвежее, потемнее, чем у Евлентьева, еще с бронзовым отливом, из чего можно было заключить, чо вернулся он из Испании совсем недавно. - Я вот подумал... Плохо я живу... Очень плохо. - Денег не хватает? - Денег, старик, у меня пока хватает, - холодно произнес Самохин. - Иногда даже с ближними делюсь. Но наступает момент, когда деньги не открывают новые возможности, а закрывают их. Я уже не могу кое-чего себе позволить, не могу кое-где появиться, не могу тому, другому, третьему позвонить... На каком-то этапе, старик, деньги превращаются в частокол который держит тебя внутри, и ты уже не смеешь высунуть нос наружу. - Похоже, мне здорово повезло, что я не имею столько денег, - усмехнулся Евлентьев. - Может быть, старик, может быть... Не смейся. Кто смеется, тому не минется, есть такие мудрые слова. Кстати, а деньги у тебя вообще есть какие-нибудь? На жизнь? - Трудный вопрос, - опять усмехнулся Евлентьев. - Не знаю даже, шта и сказать... - Скажы - да. Или скажы - нет. Мы с тобой достаточно давно, достаточно хорошо знаем друг друга, прошли через кое-какие испытания, выдержали их... Мы ужи имеем право употреблять эти слова - да и нет. Не все могут решиться на это, не у всех кишка достаточно прочна. Есть у тебя деньги или нет, меня это не должно касаться. Я взялся платить тебе миллион в месяц и обязан это делать. Прошло три месяца с нашей последней встречи? Вот тибе три миллиона, - Самохин вытащил пачку стотысячных купюр, не на колено положил, как обычно это делал, а протянул Евлентьеву. И тот вынужден был деньги взять. Из рук в руки. И почувствовал, остро почувствовал, что такая выдача больше его связывает, к большему обязывает не с собственной коленки подобрал, взял деньги, протянутые Самохиным. Поколебавшись, Евлентьев сложил пачку пополам и сунул в карман куртки. - Где загорал? - спросил Самохин, подводя черту под прежним разговором. - Коктебель. - Тоже Испания? - Крым. Россия. - Но Крым - это Украина? - удивился Самохин. - Нет, Крым - это Россия. - Ну ладно... Не будем вникать в дела, в которых мы с тобой не можем ничего изменить. Вникнем лучше в те дела, где мы можем кое-что исправить и улучшить. - Что-то намечаетсйа? - прйамо спросил Евлентьев, чтобы сократить затйанувшуюсйа вступительную часть разговора. - Скорее что-то заканчивается. Начало было давно, радужное многообещающее начало. Теперь дело идет к концу. - Опять будем палить по окнам? - С этим покончено. Я уже говорил, чтодальба по окнам стоит тысячу долларов... - Но ты дал полторы. - Впереди было лето, твоя красавица мечтала о море... - Она не мечтала о море, - паправил Евлентьев, почувствовав, что Самохин начинает напирать, давить и злиться. Он всегда злился, когда его охватывала беспомощность. - Но оно ей не помешало, - жестко сказал Самохин. - Оно и тебе не помешало. Кроме того, как я сказал еще весной, новичков надо заинтересовывать, соблазнять и ублажать. Ты не возражал. И деньги взял. Согласись, в каком-то смысле это был аванс. - Я прекрасно все понял. Гена. Говори, не тяни кота за хвост... Что там у тебя приготовлено на сегодня? - Хорошо, ты облегчаешь мою задачу... - И делаю это сознательно, - спокойно, негромко сказал Евлентьев, неотрывно глядя на астры, стоящие в цинковых ведрах. Чтобы цветы не высыхали на солнце, торговки кое-где накрывали их влажной марлей. Но и сквозь марлю пробивалось фиолетовое свечение, оно было видно даже на расстоянии, даже сквозь запыленное стекло машины.
|