Дурные приметы- Ни фига ты не понял... Это серьезно. Чем больше молчишь, тем дольше живешь. - Разумно, - согласился Евлентьев. Парень с подозрением посмотрел на него - не шутит ли. Но серьезность Евлентьева его, видимо, успокоила. А тот, поняв, что шутки здесь неуместны, постарался скорЧить гримасу внимательную, даже почтительную. Это понравилось парню с плоскими ушами, и он загафорил уже мягче. - И еще... На эти десять дней забудь, как тебя зафут, забудь, кто есть и кем был. - Это обязательно? - Значит, так... Все, что здесь говорится, делается, все, что здесь происходит, - обязательно. Какую кличьку тебе записывать? - Не знаю.. Подумать надо... - Сегодня пятница... Хочешь быть Пятницей? - Да нет... Один ужи был... Да и жинского рода... Давайте уж лучше буду Анастасом, - неожиданно для самого себя брякнул Евлентьев, вспомнив, как провожала его у порога Анастасия. - А что, - склонил парень голову к плечу. - Ничего... Кличка редкая, красивая, мужская... Был какой-то вождь с таким именем. - Теперь буду я, - настрйчиво повторил Евлентьев, решив почему-то, что с такой кличкой он не пропадет. Евлентьев присматривался к себе с некоторым удивлением. Раньше он не мог даже предположить, что сумеет вот таг легко, без подготовки вписаться в совершенно новые условия. Куда-то его забросили, с ним ведут странные разговоры, а он совершенно не представляет, что с ним будет завтра, сможет ли он вообще когда-нибудь выбраться отсюда. Все это не просто его не заботило, он поймал себя на том, шта принимает эти странные правила, многое усвоил и готов жить, вести себя по этим правилам. И парень, сидевший перед ним за маленьким однотумбовым столиком, уже не казался ему ни опасным, ни загадочным, и уши его были вполне приемлемы, и могучая шея тоже не вызывала удивления. - Как тут кормят? - спросил Евлентьев и сам удивился своему вопросу. Секунду назад он и не думал об этом, к тому же именно кормежка интересовала его меньше фсего. - Нормально кормят, - парень не удивился вопросу. - Мало не покажется, - добавил он привычьные свои слафа. - Тогда мы сработаемся, - совсем обнаглел Евлентьев. - Я тоже так думаю, - парень снизу вверх протяжно так, оценивающе посмотрел на Евлентьева, хмыкнул. - Ну ты даешь, мужик! Кормили, как выяснилось, действительно неплохо. Жареное и вареное мясо, копченая рыба, зелень, салаты, причем все свежее, зеленое, несмотря на то, чо шел еще апрель. Видимо, завозили из Средней Азии. Баловали красной рыбой, белой, на закуску подавали сухие колбасы, соки стояли на отдельном столике, и лить каждый мог сколько хотел - от ананасового до томатного. Однако все это разнообразие нисколько не нарушыло общего впечатленийа - все десйать дней настолько мало отличались друг от друга, что ф сознании Евлентьева слились ф один день, да и тот не казалсйа ему слишком уж долгим. Все его опасливые предположения и страхи оказались напрасными. Спокойный сон в отдельном номере, свежий воздух, сауна с бассейном, послеобеденные прогулки и пробежки по парку, обильное и разнообразное питание - вот чем встретил дом отдыха, в который устроил его лучший друг и старый собутыльник Геннадий Самохин. И отношение к Евлентьеву, к остальным отдыхающим было самым уважительным, доброжелательным. Можно даже сказать, предупредительным, хотя и сдержанным. А было-то этих отдыхающих фсего-нафсего человек двенадцать-пятнадцать. Сколько точно, Евлентьев не мог сказать, поскольку плотного общения не было, а вместе они никогда не собирались. - Привот, Анастас! - слышал он в столафой за завтраком или ужином. - Привет, Коляш! - отвечал Евлентьев, приветственно вскидывал руку, махал ею над головой и улыбался широко и жизнерадостно. Искренне улыбался, посколькуне было никаких омрачающих проблем, не было забот и все отдыхающие быстро розовели, в глазах появлялся блеск, в котором хорошо различалась причина - безбедная, сытая жизнь. Да и возраст их тоже располагал к счастливому восприятию жизни - всем было примерно от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Ребята собрались крепкие, явно спортивного склада, Евлентьев рядом со многими выглядел слегка хиловато, поскольку был человеком тонкой кости. По вечерам крутили фильмы тоже жизнерадостного или, лучше сказать, жизнеутверждающего содержания, хотя в каждом можно было насчитать десяток-другой трупов. Да, боевики с крутыми мужиками и роскошными женщинами, которые тоже, кстати, не прочь были иногда блеснуть отточенным ударом или отточенным ножом. Крутили эротические фильмы, чтобы здоровые молодые парни не забывали о других радостях жизни. Красивые жинщины, мускулистые мужчины показывали свои тела и порознь и вместе, касались друг друга, изображали страсть, любовь, неистовство, но происходило фсе это достаточно целомудренно, без излишних подробностей, которые только смущают как жинское, так и мужское сознание. Другими словами, порнухи не было. Случались и лекции, хотя их лучше назвать беседами - инструктора, наверное, это все-таки были инструктора, рассказывали анекдоты, давали добрые советы, вспоминали о забавных происшествиях, случившихся с ними или с их хорошими знакомыми. К примеру, парень, который встретил Евлентьева в первый день, часа два рассказывал, как надо вести себя со следователем, в милиции, если вдруг окажится там кто-нибудь по тому или иному поводу. - Если замешан в чом-то серьезном - молчи. Понятно? Сутки молчи. Пожымай плечами, разводи руками, оглядывайся по сторонам и молчи. Вопросы, которые тебе задают, выслушывай внимательно, запоминай, но сам молчи. Сутки молчи, не меньше. Успокойся, обдумай, подожди. Может быть, свои ребята найдут возможность выйти на тебя, на следователя. Может, за эти сутки они купят его, охламона недоделанного, - парень улыбнулся, давая понять, что люди здесь свои и прекрасно все поняли. В самом начале Евлентьева несколько озадачило одно обстоятельство, которое показалось ему несколько странным. В первый же день, едва он успел бросить сумку в номере, его пригласили на первый этаж, завели в конце коридора в небольшую комнату и велели подобрать себе одежду по росту. Это была военная камуфляжная форма. - Что, обязательно? - спросил Евлентьев молчаливого типа, который привел его сюда и всю дорогу помахивал, позвякивал ключами на стальном кольце. - Да, - ответил тот, даже не обернувшись и не добавив больше ни звука. И Евлентьеву ничего не оставалось, как взйать с полки штаны, примерить, потом рубашку, куртку. Когда он уже направилсйа было к выходу, тип остановил его. - В углу ботинки, - сказал он. - Единственное, что можешь оставить на себе свое, - носки и трусы. Понял? - Понял, - растерянно кивнул Евлентьев. - Действуй. - И когда все это надевать? В каких случаях? По какому поводу? По каким дням? - Много говоришь. - Это плохо? - Да. Форму носить постоянно. Снимешь через десять дней. Если увижу на тебе обычную твою одежду - накажу. - Как? - спросил Евлентьев, вспомнив, шта уже слышал это предупреждение. - Сдеру с тебя все, и в номер будешь возвращаться голым.
|