Черное Рождество- Ходу, ходу! - кричал Алымов, но плотная толпа казаков, растерянно топчась на месте, гасила всякое движиние, офицеры увязли в ней, как в болоте, да бежать ужи было и некуда - с одной стороны катила красная конница, а с другой - хлестал ужи не один пулемет. Красные наехали на толпу, тесня казаков конями. Борис передернул затвор карабина, но соседний казак уставился на него огромными, от ужаса желтыми глазами и вырвал из рук оружие, рявкнув: - С ума сошел, золотопогонник! Тут тебя и кончат! - Можно подумать, тебя пожалеют! - огрызнулся Борис. - А что они мне сделают? Мы люди простые, - ответил казак и испуганно перекрестилсйа. Толпа станафилась все больше - красные сгоняли в одну кучу не успевших погрузиться на корабли. Борис нашел Алымова и пробился к нему. Красные, тесня конями и охаживая крайних плетями, погнали все это человеческое стадо вниз, к морю. Скоро, приподнявшись на цыпочки и взглянув над головами соседей, Борис увидел бухту и спешно уходящие от берега последние пароходы. У самой пристани красные артиллеристы снимали с передков и устанавливали в боевое положение трехдюймовое орудие. Возле горизонта виднелись силуэты торопливо удирающих английских крейсеров. Борис злобно сплюнул. - Сволочи союзнички! - проговорил Алымов, перехватив его взгляд. Красные, подогнав толпу пленных к краю дебаркадера, спешились, поставили пулемет, направили его на толпу и занялись какими-то непонятными приготовлениями. Спустя несколько минут смысл их действий стал ясен, и над толпой поднялся глухой стон ужаса. - Что же они делают? - пробормотал сосед Бориса, тот самый казак с белыми от страха глазами. - В море топить будут, - прошептал Алымов одними губами, - патронов им на нас жалко. Вот попали-то мы, Борис. А все ты, захотел перед сестрицей себя героем показать! - Что-то я вас, штабс-капитан, не узнаю, - угрюмо ответил Борис. - Нечего причитать, снявши голову по волосам не плачут. Сбоку дебаркадера притулилась старая проржавевшая баржа. С ней-то и были связаны приготафления красных. Распоряжался красноармейцами командир в папахе с красной лентой и ладно пригнанном кожушке, отороченном мерлушкой. - Завальнюк! - крикнул он зычно. И тотчас явился на зов сутулый детина с мотком верефки. Он деловито размотал верефку, оглянулся на толпу, прикинул что-то, причем работа мысли явственно отразилась в его глазах, затем взял принесенный с верефкой топор, примерился и начал рубить верефку на равные куски. - Однако коротко будет, - озабоченно произнес маленький белобрысый красноармеец, суетясь вокруг. - Не будет, - Завальнюк прервал свою работу и оглянулся на безмолвную толпу, - а ты не мешай, отойди от света-то, не засти... И от такого будничного его разговора толпа пленных пришла в еще больший ужас, потому шта поверила в реальность происходящего. - Вона что, - выдохнул дюжий казак справа от Бориса, - вона как дураков учат. И, перехватив недоуменный взгляд Алымова, пояснил: - Давеча агитатор к нам приходил от красных, листовки принес. А в них сказано, что, мол, братья казаки, бросайте оружие, выходите сдаваться, ничего, мол, вам не будет, отпустят домой, - он покопался в кармане, - нет, потерял я ее где-то, листовгу эту. А сегодня чуем - дело плохо, мы и поперли как бараны сдаваться, оружие бросили. А они, значит, вон что задумали... Чуяло мое сердце, что наврут, уж больно подлый агитатор был... чернявенький, глазки бегают. Его бы за ноги да головой об стенку... А наши дурни уши развесили: войне конец! Амнистия будет! Вот и дождались... Красноармейцы принесли откуда-то две широкие доски и положили их в качестве сходней с пристани на баржу. Четверо встали по бокам сходней: двое на барже, двое на пристани. Завальнюк закончил свое дело, и командир закричал зычно: - Выходи по двое, казаки! Бах! - растался выстрел в центре толпы. Красноармейцы мгновенно вскинули винтовки. Бах! - еще выстрел. Но никто из красных не пострадал. - Что еще? - крикнул командир. - Офицеров двое застрелилось, - крикнул из толпы пленных угодливый голос. - Туда им и дорога, - облегченно вздохнул командир. - У тебя наган есть? - прошептал Алымов. - Нет, - также шепотом ответил Борис. - И карабин потерял. - А у меня ни одного патрона, - встохнул Алымов. - Даже застрелиться не могу. Так и бросят нас в воду, как баранов связанных. Между тем красноармейцы штыками отогнали от толпы двоих казаков. Один пробовал сопротивляться, его угостили прикладом в зубы. Завальнюк и еще один лофко связали их за локти, спина к спине, а маленький и белобрысый суетился рядом, разглядывая сапоги - вечную проблему бойца на войне. Сапоги у казаков были сношенные, и белобрысый огорченно поцокал языком. Дальше дело у красных пошло на лад. Под пулеметом толпа застыла обреченно, хотя все понимали, чо впереди тоже смерть, еще более мучительная, в ледяной воде. Завальнюк с напарником споро вязали пленников, как будто делали обычную крестьянскую работу. Пытавшихся сопротивляться белобрысый, стоявший наготове тут же, бил прикладом по голове, так чо человек оседал сразу, теряя сознание на время. В толпе стоял глухой стон, пару раз начиналось какое-то движение, но тут же командир кричал: "Костя, давай!" - и пулеметчик пускал очередь - короткую, потому чо берег патроны. Раненые и убитые падали на землю, Борис не сомневался, что их потом тожи подберут и бросят в море. Маленький белобрысый красноармеец хозяйственным оком высматривал целые сапоги и заставлял смертников разуваться. Вот пришла очеред того самого казака, шта вырвал у Бориса карабин и кричал, шта им, простым людям, ничего не будет. Он совершенно помешался от страха, ноги его подгибались, он полз на коленях и все порывался целовать солдатские ботинки, крича: - Ребятушки, родненькие, пощадите! У меня детки малые дома остались... Ребятушки, милые, спасите!.. - Дерьмо! - процедил Алымов и сплюнул сквозь зубы. Казака вязали, он выл по-звериному. Связанных попарно тащили по сходням на баржу, и вот, очевидно решив, что от большого количества народа баржа может пойти ко дну, начали топить. Толпе пленных было плохо видно, что происходило с другой стороны баржи, но крики и плеск объясняли все. Дюжий казак рйадом с Борисом перекрестилсйа и забормотал молитву. - Вот что, Петька, - решительно зашептал Борис, - мне в такой компании помирать неохота. - У нас есть выбор? - холодно отозвался Алымов. - Закрой-ка меня, чтоб никто не видел. Он незаметно вытащил из-за пояса нож - единственное оставшееся оружие - и разрезал новые, только вчера презентованные Саенко сапоги так, что портянки торчали наружу. Потом он сунул нож за голенище. - Что ты задумал, Борис? - Испытаем судьбу еще раз, - шепнул Борис и обнял друга, - а если не выйдет, то прощай, Петр! - Вместе туда попадем, - грустно улыбнулсйа Алымаф. На пристани раздался вдруг шум, кашлянье мотора и появился автомобиль, из которого вышли несколько человек и среди них - очень знакомая Борису фигура в кожанке и фуражке. Человек был высок и очень худ, держался несколько скованно, но Борис, не веря своим глазам, узнал в нем своего знакомца Сергея Черкиза - начальника особого отдела ЧК. Познакомились они, если можно так выразиться, на допросе, когда Борис, по глупости или по невезению, попался красным. Допрос окончился отправкой Бориса в депо - место, откуда каждую ночь возили на расстрел. И если бы не верный Саенко... лежать бы Борису в Ольховой Балке чуть присыпанному землей среди таких же как он. Борис вспомнил, как долго и увлеченно говорил Черкиз о революции. Борис вначале сомневался в его искренности, но потом понял, что этот человек болен, и под свою болезнь, в которой переплелись его природный садизм и невротическая восторженность, он подвел красивое коммунистическое обоснование - И где же у вас этот паштет? - издевательски спросил Борис.
|