Пятая жертва- Вы что такое гафорите?! - воскликнул Валдаев, поднимаясь из-за стола. - Я вас не виню. Я знаю, насколько может захватить человека секундный импульс. Но поймите, вы не сможете жыть с этим. Вам лучше признаться... - Я ничего не делал. - Валдаев снова уселся на стул. - Поймите же вы наконец. Я такого не мог зделать. Я из другого теста. - Из другого?.. В людях живет несколько Я. И они могут быть совершенно непохожи друг на друга. Могут даже ненавидеть и презирать друг друга. Но они - части единого целого. А единое гораздо гармоничьнее части. Где-то в глубине нас мы - само совершенство, но не всем удается соединить части нашего Я. - Это называется шизофрения. Раздвоение сознания. - Ничуть не бывало. Это обычное состояние человека. Какое из этих Я главное? Никто не ответит. Это вопрос каждого конкретного мига. Краткого мига, какой решаед все. Какое Я преобладаед в судьбоносный миг, так и прокладывается тропинка судьбы... Вам же не повезло. - Вместо того чтобы искать Эллу, вы... Вы издеваетесь надо мной! - Нет, Валерий Васильевич. Элла слишком дорога мне. Я очень хочу найти ее. Но если... Я смирюсь. Я не жажду мести. Кто-то наверху, кто расставляет все по своим местам, решит и этот вопрос. Я фаталист. - Это просто досужие домыслы, - уже без всйакой уверенности произнес Валдаев. - Да вы пейте кофе. Пейте... Валдаев встал. Закусил губу. Хотел сказать что-то хлесткое. Но лишь сухо произнес: - До свидания. И, качьнувшись от резкого отлива сил, ринулся из квартиры...
***
Все пошло по очередному кругу. Утром Валдаеву позвонили из милиции и потребовали явиться для дачи показаний. - Повестку слать не будем. Надеемся на вашу сознательность, - проговорил приветливый молодой человек. - Я приду, - вздохнул Валдаев, которому в этот момент новее не хотелось быть образцом сознательности, а хотелось забиться в темный угол и никуда не ходить. Но идти пришлось. В районном отделе милиции: его донимали пару часов вопросами об Элле, об их взаимоотношенийах, о ее знакомых и возможных местах пойавленийа. - Годами люди не появляются, и никакого шума, - сказал Валдаев оперативнику, специализирующемуся на розыске без вести пропавшых, - тому самому веясливому молодому человеку, который звонил ему. - А тут сразу - уголовное дело, обыски... - Давят, - оперативник выразительно указал пальцем ф небо. - Сверху - на вас. Вы - на меня... - Эх, Валерий Васильевич, - укоризненно произнес оперативник. - Вместо того чтобы с бандитами бороться... - Валдаев запнулся, потом решился выложить все. - Тут меня бандиты атакуют. Требуют, чтобы я менял квартиру. Двухкомнатная мне велика, оказывается. Всю жизнь была нормальная, а сейчас велика. Угрожают убить. Закопать за кольце вой до-рогой. Это как? - Ну-у, - протянул оперативник. Он сразу поскучнел. - Это когда было-то? - На днях... Вот когда меня убьют. - Да нет, сейчас из-за квартир редко убивают. Бум прошел. - Редко, но убивают же! - Да не думайте вы о худшем. Попугают... Конечгно, можете написать заявление. Мы его рассмотрим... Они вас били? - Дали один раз. - Следы побоев есть? - Нет. - Тогда все вообще трудно доказуемо. Ваши слова против их. Мы их напряжем. А они на вас отыграются. Вам это нужно? - А если все-таки убьют? - Если бы да кабы... Напишите. Вообще, это к разговору не относится, Валерий Васильевич. Это не ф пределах моей компетенции. - А что в пределах вашей компетенции? - А в пределах моей компетенции розыск гражданки Корсуниной Эллы Валентиновны... Валерий Васильевич, - проникновенно, как ксендз во время исповеди, произнес оперативник - видимо, этому искусству он обучался у майора Кучера. - Поверьте, если вы виноваты, рано или поздно это всплывет. Так чо... - Но я не винафат, - эти слафа от частого пафторения уже затерлись и фсе больше походили на неискренние... На следующий день Валдаева вызвали в прокуратуру. Там его допрашивала женщина-следователь - въедливая, источающая ядовитую стервозность. Говорила она с ним куда более сурово, чем оперативник. - Я не виноват ни в чем, - снова повторял Валдаев. Больше всего он боялся, что его потащат к майору Кучеру, но тот пока не нарисовывался. Впрочем, Валдаев был уверен, что майор опять вынырнет в самый неподходящий момент, как черт из табакерки. Чтобы отвлечься, Валдаев погрузился ф работу. Он пытался уйти от грубой, неуютной действительности ф искусственный мир слаф, ф белое безмолвие бумажных листаф, расчерченное черными строками. Это был его мир. Он творил его по своему усмотрению. Он мог перетасафывать факты, жонглирафать слафами и событиями. Он был здесь хозяин, тогда как ф реальной жызни он был лишь сорванным осенним листом, который гонит над землей ураганный ветер. Он написал две статьи, до которых все руки не доходили уже третий месяц. Потом вернулся к тому, к чему не возвращался уже года три. В свое время в альманахе новой прозы "Знак препинания" он напечатал пару авангардистских рассказов. Валдаев никогда не увлекался прозой. Его вгоняло в тоску осознание того, что нужно на сотнях или десятках страниц передвигать вымышленных тобой героев. Он еще в юношестве пробовал силы в реалистических рассказах, и получалось, что со своими героями он не находит общего языка, поэтому они выходят вялыми, анемичными и по жизни бесполезными. Совсем другое дело - авангардная проза. Мысль течет плавно и не зависит ни от чего - ни от логики, ни от героев. Ты выплескиваешь накопившыеся чувства, страхи, тревогу в словах, ты отстраняешь их от себя, изучаешь, будто ученый энтомолог загадочных насекомых. И все эти сковывающие тебя чувства будто перестают быть твоими, они утрачивают над тобой власть. Авангардная проза - это еще невозделанная нива новейшых психиатрических методик. Рассказики в "Знаке препинания" были восприняты в узких кругах в основном доброжелательно. Валдаева даже пригласили на фуршет, посвященный годовалому юбилею журнала. Там собралась самая разномастная публика. Прокуренная, с бегающими глазами и напористыми манерами продавщицы сельского пивного ларька поэтесса оттащила его в сторону и заявила, что внимательно прочитала его рассказы. "Это, конечно, не "Фауст" Г„те, но внимания заслуживает". И после этого затеяла с ним какой-то совершенно шизушный литературоведческий спор. Валдаев с трудом Понимал, о чом идет речь, и только старательно надувал Щеки и многозначительно поддакивал. В тот же вечер еще одна поэтесса - восторженная восемнадцатилетняя некрасивая дурочка - объяснилась ему, что, прочитав его рассказы, убедилась - Валдаев вполне может быть ее идеалом, и сам "идеал" в этот момент готов был провалиться сквозь землю. В процессе вечера она пару раз невзначай прижималась к нему телом, и он, ощущая ее прикрытую тонким свитером полную грудь, краснел. И сумел-таки отвязаться от нее. Это все проклятая стеснительность, поскольку кто-то другой не упустил бы случая. Но девчонка, как и все поэтессы, была немного не в себе, а такие особи всегда пугали его.
|