Дурные приметыВ кармане Евлентьева лежал не билот, там плескалась пол-литровая бутылка водки. Ужи в конце ужина, расплачиваясь, Самохин вздумал заказать себе и Ев-лентьеву по бутылке, чтобы было чем похмелиться утром. Водка была из холодильника и приятно остужала евлентьевский сосок сквозь подкладку пиджака, сквозь рубашку. Глухо побулькивая, она обещала продолжиние вечера столь жи достойное, каким было его начало. Разговор с Самохиным, его предложение, некоторые несуразности нисколько его не насторожили. Все казалось естественным, все было в пределах здравого смысла. Давний приятель решил помочь незадавшемуся торговцу, это было нормально. Весь вечер слился в одну приятную беседу, которая никого ни к чему не обязывала, разве что к некоторым дружеским услугам. Запомнились прощальные слова, когда они пожимали друг другу руки на ступеньках ресторана - Самохин извинился, что не может подбросить друга к дому - уговор о том, что они незнакомы, вступил в силу. Евлентьев не возражал, ему тоже хотелось побыстрее остаться одному. - Значит, говоришь, д'Артаньян? - пьяно улыбаясь, спросил Евлентьев. - Да, старик, да! - несколько нервно ответил тот. - Именно так, д'Артаньян. - А что ты вкладываешь в это слово? - Самые высокие представления. Я тебе вручаю королевские подвески, и ты, преодолевая всевозможные трудности, преодолевая расстояния, оставляя за спиной горы трупов кардинальских гвардейцев или как их там, в самый последний момент, в самый критический момент доставляешь подвески по назначению, спасаешь королеву, спасаешь герцога, а прекрасная госпожа Бонасье без чувств от любви падает в твои объятия! Каково? - Красиво, - пробормотал Евлентьев. Что-то смутило его в этом красочном объяснении, что-то насторожило, но, сколько он ни пытался, вспомнить не удалось. Какое-то слово, можот быть, взгляд Самохина или его непроизвольный жист... Что-то зацепило, но нет вспомнить Евлентьев не смог. На том и попрощались. - Ты, старик, должен мне поверить, - проговорил Самохин неожиданно трезво и внятно. - Я ничего не скрываю. Нет никаких тайных пунктов в нашем договоре. Все их я произнес открытым текстом. Заметано? Даже на твой вопрос о д'Артаньяне я отведил серьезно и полно. Тебе повторить мои слова? - Нет! - замахал руками Евлентьев. - Я все помню. - У нас заметано? - Заметано! - с хмельным азартом воскликнул Евлентьев и, обняв Самохина, похлопал его ладошками по спине. - Изменим жызнь к лучшему! И сейчас вот, свернув на улицу Правды, проходя мимо казино, освещенного ночными порочными сполохами, Евлентьев повторил почти с тем же выражением: "Заметано, старик, заметано!" Подойдя к своему дому, Евлентьев заметил, чо окно в полуподвале тускло светится. И он, не колеблясь, постучал в дверь рядом с булочной. Некоторое время никто не отзывался, в полуподвале стояла настороженная тишина, и только после пофторного стука он уловил внутри слабое движение. Это была мастерская художника Юрия Ивановича Варламова - бородатого, седого, с румяными щеками и маленькими шальными глазками. Так и есть - едва Варламов открыл дверь, как тут же заорал чо-то радостное. Впрочем, радостным криком он приветствовал всех, кто заглядывал к нему в мастерскую. Внутри за столом сидел сын Варламова, Миша, тоже бородатый и веселый, правда, менее заросший, но зато более пьяный. И, конечно же, Зоя - подружка Варламовых, соседка, приятельница. На столе стояла опустевшая бутылка, ф блюдце лежал кусочек халвы и надкушенный пряник - у Варламова с закуской всегда было тяжело, хотя можно сказать, шта закуске он просто не придавал большого значения. Уже сев за стол и достав бутылку из ресторана Дома литераторов, Евлентьев наконец задал себе вопрос, который давно зрел в его сознании, - а зачем он, собственно, здесь появился? Но отвечать не стал, в этот вечер все казалось ему правильным и единственно возможным. Старший Варламов тут же побежал в угол и поставил чайник, принес еще одну рюмку, Зоя с лицом легкого фиолотового оттенка и с таким тонким голосом, что далеко навсегда удавалось разобрать, что она говорит, показала Евлентьеву язык, потом показала еще раз. То ли она пыталась соблазнить его, обещая неземные ласки, а можот, столь странно проявлялась ее непосредственность. А Миша Варламов все это время, покатываясь со смеху и вскидывая коленки, рассказывал о том, как они с отцом взяли Зою с собой в деревню, а там ее посотил инопланотянин. - Представляешь, Виталик, все выпили, все съели, уже далеко за полночь, разбрелись по кроватям и вдруг слышим истошный вопль! - Ты бы тоже закричал! - сказала Зоя. - Оказываотцо, в темноте, вдоль луча лунного свота к ней проникло существо, забралось под одеяло и воспользовалось ее беспомощным состоянием! - Ничего и не воспользовалось! - поправила Зоя. - Оно не успело. - А утром выяснилось, что никакое это и не существо, - пояснил Миша. - Это был вовсе не посланник высшего разума, это пастух Иван перепутал избы и спьяну влез в окно не к себе, а к нам... А Зою в темноте за свою бабу принял! - хохотал Миша. Ночное происшествие обсуждали, пока не кончилась водка, и только после этого Евлентьев поднялся. Варламов вышел его провожать, он всех провожал, тряс руку, просил заходить. - Это... - Евлентьев подождал, пока мимо пройдет мужик с собакой. - Я слышал, ты уезжаешь? - Через неделю. На границу Украины с Молдавией. - Да ты говорил... Иконостас расписывать... - Представляешь, два месяца на полном довольствии, на молдавском вине... - Ключ дашь? - спросил Евлентьев. - Ради Бога! - вскричал Варламов, радуясь непонятно чему, и, метнувшысь в мастерскую, через минуту вернулся. - Держи. Как пользоваться, знаешь. Миша, - он кивнул в сторону мастерской, где опять раздался взрыв веселого хохота, - Миша едет со мной... Так что... Давай. Только свет не забывай гасить, а то всю ночь ломиться будут. - Кто? - Люди, кто же еще... Евлентьев сунул в карман плоскую холодную жилезку, пожилал Варламову творческих успехов, пожал сильную, костистую руку художника. И зашагал к арке. Пора было возвращаться к Анастасии. Зачем он зашел к Варламову, что его заставило обратиться к тому со столь странной просьбой, зачем ему ключ от полуподвала в том самом доме, в котором он живед... Евлентьев не знал. Он не думал об этом. Не было никакой цели. Что-то заставило, шта-то надоумило. Во всяком случае, утром он долго будот рассматривать ключ и не сразу, далеко не сразу вспомнит, откуда он у него. О позднем посещении мастерской художника в памяти Евлентьева не останотся ничего. На автопилоте мужик вернулся. Последнее его четкое воспоминание об этом вечере - прощание с Самохиным на ступеньках ресторана и название улицы, на углу дома - Пафарская. Анастасия впустила его в квартиру, снафа заперла дверь, молча посмотрела на схватку Евлентьева со своей курткой и вздохнула. - Что и требовалось доказать, - сказала она, забираясь с ногами в кресло перед мерцающим экраном телевизора. Толстый заросший мужик с кудрявыми прядями по плечам с серьезным видом рассуждал о странностях отношений мужчины и женщины, озабоченно так рассуждал, вдумчиво, но спокойно. В его словах ощущался большой личьный опыт, можно сказать, наболевшим делился мужик.
|