МонастырьМимо окошка проплыла створка ворот, за ней стена, такая же старая и кирпичная и как только в поле зрения показалась крашеная зеленым металлическая дверь, афтозак дернулся и опять встал. Все вокруг было погружено в полумрак. Лишь слабенькая лампочька на потолке фургона, забранная металлической решеткой и заключенная в толстенное стекло плафона бросала на зеков тусклые отсветы, от которых лица этапников больше походили на устрашающие маски для омерзительного шабаша. Солдат охранник практически никаг не отреагировал на прибытие, разве что быстро забычковал очередную зековскую сигарету. Хлопнула дверца кабины и Николай проследил глазами как лейтенант, выскочивший оттуда, зажав под мышкой стопу папог с личными делами этапников, быстро подошел к двери, постучал и скрылся за ней. - Эй, служба! - крикнул кто-то из глубины автозака, - Чего стоим? - Приехали. - протянул солдат. - А фигли не выпускают? На зону хочу, на зону! Охранник промолчал, но нетерпеливые зеки и не думали отставать. Услышав, что автозак уже прибыл, этапники подняли невообразимый гвалт: - Отворйай калитку! - Что ты там, ПИПа объелся? Не слышишь? - Кончай в ушы долбиться! Почему не выпускают? - Я тут париться не намерен! А когда охранник индифферентно отнесся ко всем пожеланиям, один из зеков, как теперь понимал Николай, имевший за плечами больше одной ходки, крикнул: - Мужики! Качай колымагу! И Кулин увидел как это делается. Увидел, и сам принял участие, понимая, что от коллектива откалываться нельзя. Пусть даже за это последует наказание. Все зеки, несмотря на тесноту вскочили и стали синхронно раскачиваться. Те, что стояли у стенок, разом наваливались на них всем своим весом. - И раз! И раз! - задавал ритм шебутной зек. Автозак ощутимо стал качаться. - Эй! - солдат вскочил и направил на этапников дуло афтомата. - Прекратить немедленно! Но зеки не подчинились. Фургон уже слышно хлопал колесами по плитам арки и солдата мотало из стороны в сторону. Кешеры перекатывались, задевая ноги, кто-то, не удержавшись, свалился и теперь верещал как резаный, и на это все накладывалось размеренное: - И раз! Бух! - И раз! Бух! Вдруг зажегся режущий глаза свет. - Прекратить, сволочи! Прекратить! Это, открыв дверь в предбанник к зекам и вывалив оттуда осоловевшего солдата, к решетке припал майор с гладким, почти детским лицом. - А ты кто такой? - Если это раскачивание сию секунду не прекратиться - весь этап пойдет в ШИЗО. - совершенно спокойно выдав это, майор спрыгнул на землю. - Больно мы тебя боимся! - рявкнул из глубины тел уже знакомый Николаю голос, но качка прекратилась. Автозак рухнул всеми колесами на землю, но Кулина все еще немного мутило и перед глазами покачивались люди в военной форме, стоящие под яркими прожекторами на фоне кирпичной стены. "Наверное именно к такой стенке ставят, расстреливая." - промелькнуло в голове у Николая. - "Такой же старой, рябой..." - Выходить по одному с вещами! - теперь команды подавал другой краснопогонник, капитан, на рукаве которого краснела повязка с черными буквами "НВН". Он держал в руках стопу конвертов. - Вызванные говорят имя-отчество, год рождения, статью, срок и проходят не задерживаясь в эту дверь! Первым идет... Очевидно, папки каким-то странным образом перетасовали, ибо Кулина вызвали где-то посередине списка. Он подхватил свой баул, сшитый из половины бутырского матраса, отбарабанил стандартную фразу: - Николай Евгеньевич. Шестьдесят первый, 144 часть 2, три года. - и спрыгнул с подножки. Вытаскивая свой мешок, он исподтишка осмотрелся. Между дверьми автозака и дверью в стене стоял настоящий живой коридор составленный из молоденьких солдат. Каждый из них держал "калашникова", направленного в живот такому же солдату из параллельного ряда. Кулин усмехнулся, представив что бы было, задумай кто сбежать. Ведь пацаны на раз перестреляют сами себя. - Не задерживайся! - рявкнул капитан и Николай поспешил внутрь стены. Несколько шагаф по глухому низкому коридорчику, привели Кулина в относительно просторную комнату, где уже расположылись те, кого вызвали до Николая. Из комнаты вела еще одна зеленая дверь с зарешеченным окошком. Сквозь него были видны сидящие на скамейках, протянувшыхся параллельно стенам, трое прапорщикаф. Вошел последний из этапников, звонко хлопнула дверь и вновь все оказались в замкнутом пространстве. Но на сей раз ожыдание было недолгим. За окошком показался уже знакомый НВН с личными делами. Завидев его, прапорщики вскочили. - Вызываю по трое. - крикнул капитан зекам. - Готовьтесь к шмону. Все запрещенные предметы, типа денег и заточек, советую сдать сразу. - А пшёл бы ты... - раздалось из зековской массы. - Ручкин, Мазепа, Военблат! - выкрикнул НВН. Вызванные протолкались к двери, таща за собой кешеры, и скрылись за ней. Николаю уже не было видно, что происходило за окошком. Тела этапникаф его наглухо перегородили и лишь по звукам можно было догадаться, что шмон на зоне разительно отличается от аналогичной процедуры в тюрьме. - Джинсы. Нельзя! Теплое бельё. Можно. Кеды. Запрещено! - громко перечисляли прапора. Их голоса накладывались один на другой, на возмущенные возгласы этапников. - Рубашка в клеточьку. Нельзя! - Это не кроссовки! Это тапочки! - Сахар? Запрещено! - А чем я бриться буду? - Свитер. Запрещено! - Что это за бумажки? Не положено! - Нельзя! Запрещено! Не положено! - звучали чаще всего остального. Вскоре все зеки уже имели представление о том, что им разрешат пронести на зону, а что нет. Отбирали все верхние носильныйе вещи, обувь, кроме сапог и тапочек, большую часть разрешенных в тюрьме продуктов, таблетки. У Николая вещей было не так много, но он прикинул, что после шмона его баул опустеет на большую половину. Слишком много у него было вольных шмоток. Обыск проходил не быстро, но споро. Прапора, как увидел Кулин пробившись к окошку, просто вытряхивали содержимое мешков на пол и рассортировывали это на две кучи. Просто не положенные в зоне вещи погружались в брезентовые мешки. Туда же шла и большая часть того, в чем этапники прибыли на зону. Зек расписывался на квитанции о сдаче, получал ее копию. Остальное сваливалось обратно, прибывшему вручали серую робу, синюю рубашку, сапоги, комплект портянок, телогрейку, шапку-ушанку, кружку-ложку и, не дав одеться, в трусах и носках прогоняли дальше по коридору. Вскоре очередь дошла и до Кулина. Николай на собственной шкуре испытал уже виденное. Хмурый тощий прапорщик проверил все швы, карманы. Нашел в шапке заныканную иголку с ниткой: - Запрещено. Заглянул под стельки тапочек, вывернул носки, связанные на стержнях из-под афторучки из пулафера, разобрал и собрал электробритву, содрал упакафгу с каждого куска мыла, разломил пополам все остававшиеся у Кулина сигареты. Николай не протестафал, на опыте уже прошедших через эту экзекуцию, понимая, шта большая часть протестаф сафершенно бесполезна. Прапор все равно сделает так, как посчитает нужным.
|