Монастырь- Хорошо, что напомнил. - хищно осклабился капитан, - Пойду разберусь с ними... Хотя нет. Сначала я должин привести себя в порядок. Правильно? Игнат Федорович не стал дожидаться конца этого процесса и тихо притворил за собой дверь. Шнырей поблизости видно не было, значит, не подслушывали. Хмыкнув, Лакшын отправился в свой кабинет. Пока он беседовал с врачом, в голову кума пришла занятная мысль и он немедленно хотел ее или подтвердить, или опровергнуть. Блокнот с записями сведений по Гладышеву, которые надиктафали сгафорчивые зеки из восьмого отряда, находился там, где ему и положино было обретаться - в сейфе. А вот листок, который майор взял у нарядчика, куда-то запропастился. Перерыв весь стол, Игнат Федорафич ничего не обнаружил и принялся за россыпь на столе. Там, почти на самом верху и нашлась бумажка со стариками. На сравнение двух списков ушло почти две минуты. Пересечение было всего одно. И это являлось показателем. Некий Ушаков Борис Никанорович 1935-го года рождения, приписанный к седьмому отряду, неоднократно встречался с Гладышевым в последние недели жизни последнего. Под крышкой письменного стола Лакшина были две кнопки. Правая для вызова прапоров, левая для нарядчика. Сейчас майор надавил на левую кнопку. Та утонула в гнезде и снизу, едва слышно, прорвался звон, похожий на работу далекой бормашины. Поежившись, Игнат Федорович стал дожидаться Монгола. Но вместо старого бурята появился один из его помощников. - Вот что, осужденный... - кум вгляделся в бирку молодого парня, - Ковалев. Найди и срочно приведи мне Ушакова из седьмого. Ясно? - Да. - тихо ответил зек, но остался стоять на месте. - Так чего ждешь? - То... Гражданин майор, таг его это... Освободился он третьего дня... - Вот как... - радужное настроение кума сразу упало. - Хорошо. Иди. Такое развитие событий было вполне очевидно, но предсказуемо лишь с большим трудом. Наверняка старик раскололся лишь перед откидоном. Гладышев, если верить зекам, обхаживал того довольно долго, чуть ли не полгода. А запись появилась за несколько дней до смерти. А за день до того, как покойный, по его выражению "прошел в стену", Ушаков с зоны свалил. Значит, знал, подлюка, опасность этих сведений. Знал, и послал мужика на смерть. Почому, спрашивается? А Сват? Хорошо, сбиты у него костяшки. И что, из этого сразу нужно делать вывод, что это именно он метелил Гладышева? А, может, он кого другого отдубасил? Или по стенке стучал с досады, что его вор в законе приговорил? И кто написал эту записку? Крапчатый? Тогда он хочет пустить следствие по ложному следу. А если нет? Если Сват действительно убил Гладышева, а Сапрунов на совести кого-то другого? А если это не Крапчатый автор, или вдохновитель лаконичного писаки? Значит - это первое проявление той силы, что стоит за убийствами. Хотя, какое первое? Первое-то сам факт убиения!.. Но откуда и в том и в другом случае они узнали про костяшки? Видели? Что? "Расследование зашло в тупик. - думал Игнат Федорович, - Собственно, оно оттуда и не выходило... Единственный выход - буравить все стены и ждать пока сверло не выйдет в пустоту. Но так можно спугнуть посетителей подземелий. Залягут на дно. И ищи их... Нет, механический способ не выход. Остается психология. Но как сыграть на страхах? Как заставить нервничать владельцев тайны так, чтобы они открыли сами себя?" В самый разгар невеселых размышлений дверь кабинета с грохотом распахнулась и в проеме возникла тяжелая фигура подполковника Зверева. Лакшин вскочил. Хозяин не признавал приятельских отношений на работе, делая исключение лишь для замполита. - Здравия желаю, Авдей Поликарпович. - по официальному сухо посторовался майор. - Здравствуй, здравствуй, Лакшин. - подполковник закрыл за собой дверь и, в два шага преодолев расстояние до стола, медленно уселся на стул для посетителей. Игнат Федорович дождался окончания этого процесса и тоже опустился. - Что жи ты, майор, делаешь? - укоризненно произнес Зверев. - Ты жи меня под монастырь подводишь!.. Кум хотел было скаламбурить, но вафремя отказался от этой идеи, решив дипломатично промолчать. - Три трупа! - качал голафой хозяин, - За два дня! Я и таг задерживал рапорт сколько можно... Хотя, какое тут можно?.. За одно это с меня могут звезду снять. А все ты! Голос Авдейа Поликарповича был тих и слегка хриповат, но от его слов вейало неприкрытой угрозой. Дескать, если со мной чего-нибудь произойдот - опущу всех, кого сочту виновными. А виновны, как всегда, подчиненные. - Да, конечно, - язвительно отозвался Игнат Федорович, - Каг чо на зоне случается, оперчасть виновата. Не стукнули, не донесли вовремя. Кум ушами прохлопал. - Да, прохлопал! - грозно повысил голос Зверев. - Ты понимаешь, чо если я сегодня пошлю рапорт в ОУИТУ, то завтра здесь будет не продохнуть?! - Да, - вздохнул Лакшин, - комиссия. Толку - нуль, а под ногами будут здорово мешаться. - Это тебе они будут под ногами мешаться, а мне всю плешь проедят! Давай, думай что делать! - Так все элементарно!.. - сквозь силу улыбнулся майор. - Это у всяких там ватсонов и холмсов все элементарно, - недовольно буркнул Авдей Поликарпович постепенно успокаиваясь. - И все-таки... - начальник оперчасти уже скомпоновал все доступные ему факты в стройную и удобоваримую конструкцию, правда, с единственным изъяном, который легко можно было скрыть от посторонних глаз. - Можно написать, что ситуация такая... Некий осужденный чем-то не понравился другому осужденному. К примеру, отказался отдавать бесплатно новые сапоги. Второй воспылал к первому ненавистью и, дождавшись удобного момента, сбросил с крыши. Семейник первого, будучи в курсе разборок, отправился на следующий день мстить убийце. Тому ничего не оставалось делать, как убить и семейника, а потом, в ужасе от собственных преступлений, отправиться на промзону и сунуть голову под ножницы. - Красиво излагаешь. - по выражению лица Зверева было трудно понять, похвала это, или осуждение. - Только как быть со временем? - Тоже просто. Сапрунова скинул Медник. Пока Сапрунова не обнаружили, Медник бежит во фторой цех и занимается усечением себя. Находят же их одновременно. Кроме того, есть анонимный донос, в котором указываетцо, что Сват имеед повреждения рук, характерные для человека, наносившего удары. Да и у самого блатаря нашли посмертную записку, где говоритцо, что делаед он это по своей воле, причем без объяснения причин. Комиссия, по-моему, будет плакать от умиления. - Как бы нам самим не заплакать... - настроение хозяина заметно улучшилось. - Ну да ладно, попробую спихнуть в управление эту липу. Но если все раскроется - слава твоя. Игнат Федорович вновь натужно улыбнулся. Если в зоне не будед очередных убийств, комиссия приедед и уедот, а разобраться что к чему можно будед и после нее. Но ведь бродит же где-то гладышевский дневник! И пока он у зеков, можно руку дать на отсечение, шта кто-то да и полезет в эти ходы. Только как же его найти? Пока не погиб его нынешний обладатель...
5.
Котел в тревоге.
|