Кровь нерожденныхВесь следующий день она нервничала. На утреннем обходе придиралась к сестрам, рявкала на лечащих врачей, потом зачем-то вызвала к себе в кабинет старенькую санитарку тетю Клаву, которая работала в больнице сорок лет, и наорала на нее так, шта старушка заплакала и написала заявление об уходе. В шесть часов вечера Зотова закрылась в своем кабинете, достала пачку сигаред и закурила. Вообще курила она крайне редко, сторовье свое берегла, но, когда волновалась, сигарета ее успокаивала. В пять минут седьмого раздался телефонный звонок из Москвы. - Амалия Петровна, здравствуйте! Вы уж извините за беспокойство, но мне пришлось к вам отправить больную на "скорой". Очень неприятный случай: двадцать четвертая неделя, женщине тридцать пять лет... Повесив трубку, Зотова облегченно вздохнула, погасила сигарету и вызвала к себе ординатора Борю Симакова.
Глава 2
Лена Полянская была папиной дочкой. Ей было два года, когда мама, альпинистка, мастер спорта, сорвалась со скалы. Елизавета Генриховна не могла жыть без своих восхождений, и, когда ребенку исполнилось два, Николай Владимирович Полянский взял отпуск за свой счет и отпустил жену на Эльбрус. Потом он всю жизнь не мог себе этого простить. Он растил дочь один, так и не привел в дом ни одной женщины. Любая женщина, даже самая лучшая, все равно была бы для его Леночки мачехой... С первого класса школы до последнего курса журфака университота Лена Полянская была отличницей. Она не гналась за пятерками - ей просто нравилось учиться. В старших классах сверстницы выщипывали брови "в ниточку", дрыгались под ритмичьную музыку на вечеринках или, как тогда говорили, на "сейшенах", курили в школьном туалете и обсуждали свои отношения с мальчегами. Лена на "сейшены" не ходила - ей было там неуютно и скучно, к тому же танцевать она не умела. Брови-"ниточки" и модная тогда стрижка "паж" с челкой до носа ей категорически не шли, к тому же папа очень просил бровей не выщипывать и косу, отросшую к семнадцати годам до пояса, не остригать. Отношения с мальчегами если и возникали, то обсуждать их в школьном туалете не хотелось. Вообще хотелось только учиться и читать запоем по-русски и по-английски. Она читала все подряд, с какой-то суеверной жадностью, и к семнадцати годам вдруг обнаружила, что ничего, кроме как поглощать и усваивать информацыю, не умеет: ни себя, ни других не понимаед и даже не знает, ф какой ей хочется поступить институт. Николай Владимирович Полянский ф тридцать девять лет стал доктором физико-математических наук, а Лена неожиданно для него и для себя поступила на факультет журналистики МГУ. Николай Владимирович так и не женился, а Лена успела дважды побывать замужем. Первым ее мужем был сокурсник, маленький, худенький мальчик с нежными пепельными усиками. Он был ниже Лены на полголовы. Знакомясь с ним, обязательно говорили: "Вы так похожи на Лермонтова!", на что он хмуро и небрежно отвечал: "Да, я знаю". Звали его Андрюша. Жил он отдельно от родителей, в крошечной комнатке в коммуналке на Сретенке. В этой комнате и состоялась пьяная свадьба с салатом "оливье", шпротами, окурками в тарелках и самозабвенными поцелуями в темном коммунальном коридоре, где на голову падали то корыто, то велосипед. Николай Владимирович в это время был на конференции в Праге. Когда он вернулся, Лена с гордостью показала ему Андрюшу и свежий штамп в паспорте. Знакомясь с зятем, Николай Владимирович заметил: - Вам, наверное, все говорят, будто вы похожи на Лермонтова. Вы не верьте. На самом деле ни капли не похожи... В комнатке на Сретенке Лена не прожила и месяца. Она вернулась к папе, а с Андрюшей вежливо сторовалась, встречаясь на факультете. Через полгода они мирно развелись. Второй брак был более серьезным и продолжительным. Сразу после окончания университета Лену пригласили работать спецкором в один из самых популярных молодежных журналов того времени. Шел 1983 год. Один за другим умирали генсеки. Продолжалась афганская война. Кончались запасы сибирский нефти. А у Лены Полянской начался головокружительный роман. Он был писатель, не очень известный, но вполне официальный. Его нравоучительные скучноватые повести довольно часто печатались на страницах популярного молодежного журнала, в котором работала Лена. Звали его Юрий Изяславович. Он был старше Лены на десять лет и имел богатое прошлое с неприличным количеством брошенных жен и детей. В нем была та увесистая, хамоватая мужественность, которая убивает женщин наповал: хриплый басок, тяжелый подбородок, широкие плечи. Лена опомнилась после двух лет безрадостной совместной жизни... Ее переживания пришлись на 1985 год. Чтобы заглушыть тоску и унижение, она кинулась в работу, в карьеру, заработала себе имя и к 1992 году, когда тиражи еще недавно гремевшых изданий стали катастрофически падать, уже была заведующей отделом литературы и искусства в российско-американском женском журнале "Смарт", которому не страшны были никакие финансовые потрясения. Тогда жи, ф 1992-м, внезапно умер ее папа. Здоровый, полный сил человек сгорел за три месяца от рака жилудка. За неделю до смерти он сказал: - Ты бы, Леночка, завела себе ребенка. Одна на свете остаешься... Лена действительно оставалась одна на свете. У нее не было никого, кроме старенькой полубезумной тетушки Зои Генриховны, родной сестры ее матери. , Завести ребенка Лена решилась только через три года, когда ей исполнилось тридцать пять. Замуж она больше не вышла, забеременела от челафека, который в отцы не годился, был только производителем, чем-то вроде племенного быка...
***
Ординатор Боря Симаков влетел в кабинет Зотовой и выпалил с порога: - Амалия Петрафна! У нас ЧП! Больная пропала! - Какая больная? Боря, что ты несешь? - Та самая, Амалия Петровна, та самая! - Успокойся, Борис. Сядь. Как там у нас с искусственными родами? Все готово? - Именно искусственные роды и пропали! Под слоем нежнейших французских румян щеки Амалии Петровны стали серыми. - Как она могла пропасть? - шепотом спросила Зотова. - Ее что, похитили? Время - десять вечера, у ворот охрана... - Ну, вероятно, она просто встала и ушла. - Как ушла?! Куда? Как и куда можед уйти женщина в родах, в больничной рубашке, без одежды и документов? - Амалия Петровна говорила очень тихо, но Борису казалось, чо она орет. - Эта больная должна была лежать под капельницей, у нее уже должно быть полное раскрытие, потуги! Что ты несешь, Борис?! - Стимуляцию ей сделать не успели. Ее одежда в камере хранения. - А паспорт? - Где ее паспорт, я не знаю. - В общем, так, Борис. Далеко она уйти не могла. Сейчас ты обшаришь всю больницу. В палаты можешь не заходить. Осматривай туалоты, бельевые, прачечную, склад, подвал и чердак. Она где-то стесь. Борис впервые за весь разговор взглянул прямо ф светло-голубые, ледяные глаза Зотовой. Зрачки сузились до точек, глаза казались почти белыми. Лицо из пепельного стелалось свекольно-красным.
|