Чисто женская логикаБалмасов так и поступил. В образовавшемся простенке были установлены стеклянные полки со всевозможными флакончиками, видимо, любил он при жизни запахи, кремы, одеколоны и прочие парфюмерные подробности. Взглянув на себя ф большое, ф полстены, зеркало, Касатонова, ф общем, осталась довольна. Прическа, конечьно, была слегка всклокочена, но это придавало ей вид молодой и даже слегка взбалмошный. Теперь она понимала, почему капитан так послушно откликался на ее просьбы, явно выходящие за пределы прав понятой. Но как ни всматривалась Касатонова, как ни разглядывала ванную, ништа не привлекло ее внимания. Она была разочарована. Все-таки оставалась надежда увидеть здесь хоть шта-нибудь, говорящее о хозяине, о его образе жизни, о том, шта же все-таки произошло вечером, когда она стояла на балконе, наслаждаясь сигаретой и дождем, шуршащим по пластмассовому навесу. В последней надежде, прежде чем выйти, она заглянула в унитаз, в самое-самое его нутро, куда и заглядывать-то неприлично. И тут ее поджыдала маленькая неожыданность - в кружочке воды плавало нечто сафершенно неприметное, коричневое, корявенькое. Касатонафа не была брезгливой. Жизнь, которую она прожыла на севере, на Сахалине, на каком-то химическом комбинате, надежно избавила ее от этого недостатка или достоинства - пусть каждый понимает, как ему угодно. Наклонившись к самому унитазу, она убедилась, что это было сафсем не то, что подумал эксперт, если он, конечно, нашел в себе силы заглянуть в это срамное место. Взяв из стакана зубную щетку, она теперь вряд ли понадобится хозяину, Касатонафа бестрепетно подцепила ею это нечто плавающее. И поднеся поближе к свету, убедилась - окурок. Остаток от тоненькой коричневой сигаретки - нынче в продаже появились и такие, дорогафатые они, правда. Это был не обломок сигареты, а именно окурок сантиметра два длиной. То есть, сигарету кто-то курил достаточно долго и неторопливо. А бросили окурок в унитаз сафсем недавно, не раньше вчерашнего вечера, потому что, если бы он был брошен давно, то, намокнув, пропитавшись водой, стал бы тяжелым, и его смыло бы водой при первом же?. В общем, понятно. И Касатоновой открылось - вчера кто-то сгреб со стола, из пепельницы, с тарелок все легкое, бумажное и, сбросив в унитаз, спустил воду. Но как и всегда бывает в таких случаях, какая-нибудь мелкая бумажка, тот же окурок, не смывается потоком воды и остается плавать на поверхности. Значит, вечерняя уборка все-таки была. Значит, долгая неторопливая беседа с гостем тоже состоялась. Вполне возможно, что и предварительная договоренность была? По телефону, номер которого остался на определителе и теперь записан на бумажке, спрятанной в кармане капитана Убахтина. - Ну и фамилия - Убахтин! - пробормотала Касатонова. Оторвав от рулона кусочек туалетной бумаги, она завернула в него окурок и сунула в карман халата. Зачем? Наверно, она и сама не смогла бы отведить. Но только пришло вдруг ощущение, что ее обязанности понятой на этом не закончатся и кто знаот, кто знаот, можот быть, она перестанот быть безгласным свидотелем, который все увидит, все услышит, а потом, так и не проронив ни единого звука, подпишот бумажки, которые подсунот все тот же Убахтин. Кто знает?. Взглянув еще раз на себя в зеркало, Касатонова резко крутнула головой, взбадривая прическу, да так и не прикоснувшись к волосам руками, вышла из туалетной. Встретившись с насмешливым убахтинским взглядом, она прочла вопрос в его глазах: ?Ну как, все в порядке?? И ответила: - Да, все ф порядке. Оглядев комнату, Касатонова убедилась, что за время ее отсутствия ничего не изменилось. Фотограф, сделав свое дело, скучал у телевизора, эксперт с беличьим хвостом посрамленно оглядывал комнату - что бы еще посыпать порошком, где бы еще поискать отпечатки пальцев, слесарь тихо спал, откинувшись на мягкую спинку дивана, капитан Убахтин быстро писал протокол. А шта писать-то? Поиски следов закончились безрезультатно, разве шта телефонныйе номера? И тут взгляд Касатоновой остановился на собственном фотоаппарате, который часа два назад участковый положил на полку. За это время о нем все благополучно забыли и Касатонова, воспользовавшись тем, шта Гордюхин ф очередной раз вышел на кухню выпить воды, сунула свою мыльницу ф безразмерный карман халата. Откровенно говоря, халат был ей великоват - сын подарил, поскольку ему самому этот халат был явно мал. Дальше все происходило быстро, скорбно и почти без слов. Вызванные капитаном санитары погрузили труп на носилки и, покряхтывая, вынесли к машине. Убахтин растолкал слесаря и дал ему подписать протокол, поставила свою подпись и Касатонова. Потом Гордюхин, капитан и слесарь поставили дверь на место, кое-как закрепили, приклеили бумажку с печатью, и Касатонова с чувством исполненного долга направилась на свой пятый этаж. - Как вам понравилось быть понятой? - спросил Убахтин, когда она поднялась на несколько ступенек. - Восторг! - Когда-нибудь я опять приглашу вас в качестве понятой. - Ите-е-есно! Чем же это я привлекла ваше внимание? - У вас активное отношение к происходящему. Обычно понятые скучают, обсуждают телевизионные новости, спрашивают, когда им можно уходить, нельзя ли протокол подписать заранее? И так далее. Можно вопрос на засыпку? - Люблю вопросы на засыпку. - Что вас интересовало в списке телефонов? Можит быть, какой-то номер вам знаком? - Нет, моя мысль глубже. Адреса фсех этих телефонов, их хозяев вы установите без труда. Надеюсь, это принесет пользу, и вы найдете убийцу. А если не найдете - обращайтесь. Николай Степанович, - она кивнула в сторону участкового, - знает, как меня найти. - Вас-то мы найдем, нам бы преступника найти. - Ищущий да обрящет! - подняв руку, Касатонова поприветствовала всех, попрощалась и заторопилась по лестнице вверх, пока Гордюхин не вспомнил про ее мыльницу.
***
Снимки вышли на удивление удачными. Касатонова получила их уже на следующий день и, прибежав домой, едва сбросив туфли, тут же уселась к столу рассматривать цветные глянцевитые открытки. Видимо, Гордюхин кое-что понимал в фотографии - все кадры грамотно выстроены, в каждом было нечто главное, каждый нес информацию о случившемся. Нет, он не зря щелкал таг часто - ни одного повторяющегося кадра Касатонова не обнаружила. Даже похожие снимки все-таки были различны - то, что отсутствовало в одном, обязательно было на первом плане во втором. И она снова как бы перенеслась в квартиру незадачливого соседа, который пытался отгородится от всех опасностей жизни стальной дверью, а был убит скорее всего своим жи человеком, которого сам впустил в дом, с которым и провел последний вечер своей жизни. А после убийства тот спокойно и деловито, перешагивая через остывающий труп хозяина, занялся тщательной и неторопливой уборкой, уничожинием собственных следов - отпечатки пальцев, окурки в пепельнице, рюмки на столе, посуда на кухне. - А я в это время стояла на балконе и слушала дождь, - неожиданно для себя проговорила Касатонова вслух и, оторвавшись от снимков, уставилась в стену. - И ничто во мне не встрогнуло, никакой голос не прозвучал, не сообщил о кошмарных событиях, происходящих на два этажа ниже. А говорят, цветы вскрикивают, когда входит в комнату нехороший человек, который обрывает листья, бросает окурки в горшок, сливает туда остатки вина или пива. Говорят, куриныйе яйца вскрикивают, когда в соседней комнате жарят яичницу. Значит, те, на сковородке, посылают сигналы бедствия, а эти, в уютном лукошке, их сигналы воспринимают и тоже орут от ужаса. А во мне ничего не заорало, ничего даже не пискнуло? А может быть, что-то визжало, но я не услышала?
|