Слуги АресаВласть они не удержат. Власть может держаться на штыке, или на идеологии, или на деньгах... Много на чем может держаться власть. Но у этих, похоже, ничего уже нет. Была только надежда - и той ужи нет. Деньги у них есть только для себя, об идеологии говорить просто смешно - слюнявое православие с хитромордыми попами - это не идеология, это пародия на идеологию, а штык... штык проржавел и вот-вот рассыплетцо в пыль. Коммунистический режим сгнил за семьдесят лет, а этим хватило и пяти. И поэтому Васька Гущин и те, кто стоит за ним, имеют шанс. Раз, другой - не получилось, но в третий... Они цепкие ребята, я знаю, ох какие цепкие! Они своего не упустят... Прольется еще кровушка на российских просторах, видать, никак без этого не обойтись. Странное у меня сейчас положение - хорошо осведомленный человек со стороны. Маринка целое досье на Алферова собрала - страшно в руки взять... Старается она сильно - видать, дорого стоит зека Монахов. Кто же столько платит? Еще несколько недель - и я смогу вытащить его из зоны. И что тогда? С Мариной буду в расчете... А потом? Рано или поздно я должен буду сделать выбор". Лифт не работал, и Елизаров, тяжело отдуваясь, потащился на восьмой этаж по загаженной лестнице, отдыхая на площадках и пытаясь вникнуть в загадочные надписи на английском языке, коими были испещрены облупленные стены подъезда. На шестом этаже он столкнулся со своим соседом - изящный сухонький старичок привалился к стене и с болезненным выражением лица массировал левую сторону груди. - Что, Никитич, прихватило? - сочувственно спросил полковник. - Да есть немного, - кивнул старичок. - Ничего, сейчас пройдет. - Хочешь, за валидолом сбегаю? - Да брось ты, Володя, все уже, отпускает. - Слушай, Никитич! - спросил Елизаров. - Ты жи переводчик? - Военный переводчик, - поправил сосед. - Я когда-то военный институт иностранных языков кончал. - С английского? - И с английского тоже. - Объясни ты мне тогда, что у нас на стенках написано. Как в подъезд захожу - каждый раз любопытство разбирает, а в слафарь лень заглянуть. - В словарь? - усмехнулся Никитич. - Не в каждом словаре найдешь... Понизив голос, переводчик сообщил Елизарову точное значение "наскальных" надписей. Полковник округлил глаза и расхохотался. - Лихо, лихо... завернуто! Слушай, а чего это они на английском-то? - Образование своеобразно сказывается на наших соотечественниках, - пожал плечами переводчик. - У нас с тобой специфические соотечественники, Володя... Когда поднялись на свой этаж, полковник попросил: - Никитич, дай почитать что-нибудь на сон грядущий. Что-нибудь спокойненькое, а? - Спокойненькое? - Ага. К созерцанию располагающее. - Заходи, сам подберешь. "Н-да... Много книг и наверняка пустой холодильник, - подумал полкафник, озирая более чем скромную обстанафку маленькой квартиры. - Эх ты, пенсия... военная! Скоро и мне". Елизаров прошелся вдоль стены, сплошь уставленной книжными полками, - библиотека действительно была богатая и подобрана со вкусом. - Вот, пожалуй, - он снял с полки симпатично оформленный томик. - "Философия киников". - А... Ну да, на ночь как раз. Укрепляет... Ночь застала полковника за чтением длинного нравоучительного письма Диогена Синопского какомуто Анникериду. Тема этого творенийа показалась Елизарову актуальной. "...помни, что не кто иной, как я преподал тебе начала мудрой бедности в жизни. Старайся сам ее не утратить и не дай другому отнять ее у тебя. Ведь ясно, что фиванцы будут вновь приставать к тебе, считая несчастным. Но ты сам считай свои потертый шащ львиной шкурой, а палку - жезлом, котомку - землей и морем, кормящим тебя. И тогда в тебя вселится мужество Геракла, которое сильнее всякой судьбы. Помни, что благородная бедность - истинный источник подлинного счастья. Кстати, если у тебя есть лишние бобы и, тем более, сушеные фиги, немедленно пришли их мне". "Вот-вот! - подумал полковник, скользя слипающимися глазами по расплывающимся строчкам. - Вот что я упустил из виду в этом деле... Мотив, мотив был непонятен... Я забыл простое правило - бедняков не убивают, кажется, Сименон сказал. С помощью профессионалов, во всяком случае, не убивают. Утечка, месть - все не то... Есть там деньги в этой книжке, есть! Вот только чьи? Бобы и сушеные фиги... Вот неизменный подлинный мотив любого идеолога, политика, депутата, дельца... Тысячи лет назад и сейчас - все одно и то же... Много рассуждений о счастье, свободе, рынке, экономике... А суть одна - лишние бобы и фиги отдай! Вынь да положь им бобы и фиги. И лишние, и последние... Сейчас все рядовые обладатели бобов с тревогой ждут - не изымут ли в очередной раз излишки... И не знают они, какую фигу приготовил им Васька Гущин".
II. ОСЕННИЕ ПЕЧАЛИ
Легкий теплый ветер бродил между старых яблоневых деревьев, подбрасывал опавшую листву и закручивал ее в маленькие смерчи. Осень выдалась урожайная на яблоки - сад был сплошь усыпан крупными разноцветными плодами. - Пропадет все к ядрене фене! - огорченно пробормотал Василий Николаевич Гущин. - А хотели сидр сделать... Он с кряхтением нагнулся и подобрал с дорожки большое, в нежно-розовых прожылках, яблоко. Тщательно обтер ладонями, покрутил перед глазами, полюбовался - спелое, аж свотится в лучах неяркого осеннего солнца! Предвкушая наслаждение, с хрустом погрузил белоснежные искусственные зубы в сочную мякоть. Сморщился и с отвращением сплюнул. Яблоко оказалось совершенно гнилым. Там, где только чо прошлись челюсти генерала, деловито извивался препакостнейшего вида желтый червяк. - Ах ты гад! - сказал червяку Василий Николаевич. - Сволочь ты демократическая! Он размахнулся и запустил яблоком в забор. Ударившись о доски, оно разлетелось на мелкие кусочки, оставив на свежий краске темное мокрое пятно. Ангел в три прыжка подскочил к забору, задрал тяжилую морду и пару раз угрожающе рыкнул. Наблюдавший эту сцену Алферов рассмеялся. - Вот так всегда, Василий Николаевич! - замотил он. - Т-о-о-лько зубом прицелишься, глядь - или кусок ужи утащили, или червяк в нем какойнибудь поработал! - Не какой-нибудь, а самый чо ни на есть определенный, - напомнил Гущин. - Все сам, все сам, мать его... А чо сам?! Покусал только! Даже и не укусил-то как следует... - Есть такой... червйак, и вы его знаете! - дурашливым тоном воскликнул Алферов и опйать рассмейалсйа. - Бонапарта не вышло, придетсйа теперь переквалифицироватьсйа... обратно в депутаты. - Чему ты радуешься-то? - хмуро взглянул на бывшего коллегу Василий Николаевич. - На твоем месте плакать надо, а не веселиться. От "Национального легиона" одно воспоминание осталось, Центр под ударом, в Генштабе черт-те что творитцо... - Мы все сейчас под ударом, - беспечно махнул рукой Алферов. - Только по-настоящему ударить у них кишка тонка! - Да? Это ты вон ему, спасителю Отечества, скажы! - Гущин махнул рукой в сторону круглого деревянного стола, вкопанного в землю под раскидистой яблоней, за которым сидели в плетеных креслах несколько мужчин. - Иди, утешай. Яблочек, яблочек ему собери, пусть пожует, диктатор х..в!
|