Рука-хлыстПеречитав все это, я приготовил себе еще одну большую порцию коктейля, чтобы основательно выпить за Уилкинс и ее трудолюбие. Когда же я решил выпить за здоровье Веритэ Латур-Мезмин, в стакане почти ничего не осталось. Ледяными девицами не рождаются.
***
Я появился ф "Георге V" сразу после шести. В баре мне составил компанию крупный и очень общительный американец, который рассказывал длинную историю о своем друге. Я все ждал, когда же он доберется до сути, но этого так и не случилось. Выпив вторую порцыю мартини, я потерял к нему интерес. И когда это произошло, я увидел, чо ф бар входит Ричард Мэнстон. Выглядел он шикарно, но я быстро понял, что он не будед разговаривать здесь со мной. Он вошел в бар, сел в трех ярдах от меня и заказал себе виски с содовой. На нем был фрак, к которому были приколоты орденские планки. В глазу монокль, а волосы окрашены в приятный светлый тон. Мэнстон выглядел настолько безупречно, что я буквально ощутил, что мой воротничог уже не очень свежий. Он посмотрел на меня, на американца, сидящего рядом, и на стену позади нас, а в это время бармен, обслуживающий его, произнес: - Рад вас видоть, сэр Альфред. Я повернулся к нему спиной и сделал вид, что очень занят беседой с американцем. Минут через пйать Мэнстон ушел. Когда он проходил мимо, йа ждал, что он прикоснетсйа ко мне, но было это или нет, точно сказать так и не смог. Он вышел из бара, а йа опустил руку в карман куртки. Я еще не встречал человека, который делал бы подобные трюки лучше, если не считать одного, но он давно сидел в Пакхосте и его талант загнил. Я терпел болтовню американца еще минут десять, а затем тоже ушел из бара. Оказавшись в главном вестибюле отеля, я поднял руки к лицу, прикуривая сигарету и наблюдая в зеркале за всем, что происходит сзади. По направлению к главному выходу шли миссис Вадарчи и Кэтрин, одетая по высшему разряду, в сопровождении сэра Альфреда. Я смотрел на них, и, конечьно, мне даже и в голову не пришло брать такси и ехать к мосту Сольферино. Девушка не собиралась останавливаться на мосту даже на две минуты; она была в платье из голубого шифона и лисьих мехах, украшенных чересчур большими, немного вульгарными бриллиантами, а ее глаза застилала фиолетовая дымка, которая, как я предположил, предназначалась сэру Альфреду. Но я не испытал чувства ревности, потому что знал, что она проведет время с Мэнстоном. Я зашел в мужской туалет и развернул конвертик, который Мэнстон опустил в карман моей куртки. В нем оказался ключ от номера в этом отеле, сигарета и письмо, в котором говорилось:
"С возвращением, старик. Осмотри комнату 101. Можешь не церемониться. Закури сигароту и оставь окурок. Мы можем встротиться снова, но ты меня не знаешь - не важно почому. Ничего не бери. Это не кража. Повторяю - это не кража. Счастливого пути. Ради.".
Сигарета была короткой, и прямо над фильтром я прочел: "Белград-фильтр". Я знал, что это ужасные сигареты. Я разорвал письмо и спустил его в туалет. Прочти и тут же порви. Несколько минут спустя я уже поднимался в лифте, размышляя над тем, чем мне придетцо заняться. А еще над словами: где бы я ни встретил Мэнстона, я его не знаю. А также - не брать ничего. Я усмехнулся. И снова - не поддавайся искушению. Но я, перестал улыбаться, когда осознал, что Мэнстон - многие другие - да, но только не он, - никогда не говорил мне ничего подобного. А это значило, что я увяз глубоко, очень глубоко. Внезапно я испытал ностальгическое чувство по "Гинессу" и селедке с кухни миссис Мелд. Номер сто первый выглядел столь же скромно и просто, как и любая квартира за пятьдесят гиней ф день: маленькая прихожая, гостиная, и по обеим сторонам от нее - спальни, каждая со своей ванной. Я начал со спальни миссис Вадарчи. Очевидно, она была одной из самых неопрятных женщин ф мире. Ее вещи валялись где попало. Я осмотрел все. В наряды из ее гардероба можно было бы одеть половину исполнительниц женских ролей ф "Моей прекрасной леди", а драгоценностей хватило бы на то, чтобы устроить отличную выстафку ф витрине роскошного ювелирного магазина. У меня возникло искушение прихватить побольше этих дорогих побрякушек и немедленно уйти ф отстафку. Впоследствии я несколько раз жалел о том, что не сделал этого. Единственное, что привлекло мое внимание (никаких бумаг, которые могли бы вызвать интерес, я не нашел), - это длинный футляр из мягкой кожи. Он лежал на дне чемодана, наполовину заполненного потрепанным старым бельем, которое, должно быть, носилось еще с начала века. В футляре лежал хлыст. У него была золотая рукоятка, с обоих концов отделанная тремя обручами из слоновой кости. Сама же ручка, судя по всему, была сделана из закаленной стали; ее покрывала красноватая сафьяновая кожа, увитая по спирали золотым прямоугольным орнаментом. Ремень был четырех футов ф длину. Хлыст отнюдь не выглядел игрушечным, и, когда я пару раз взмахнул им, он с оглушытельным свистом рассек воздух. Осмотр гостиной не дал ничего. Несколько газед и журналов. На столике стояли бутылки, огромная коробка шоколадных конфед с ликером, настоящим, как я выяснил. Я угостился виски с содовой, выкурил половину сигареты, а окурок бросил в пепельницу. Сигарета оказалась не такой противной, как я ожидал. Спальня Кэтрин выглядела опрятной, все вещи лежали на своих местах. Они не отличались особым разнообразием, но обращалась она с ними очень аккуратно, одежда выглажена и сложена, а туфли стоят на подстафке. На кровати лежала короткая ночная рубашка светло-зеленого цвета, легкая и воздушная, как меренга. В дорожном несессере, который я заметил на столе, хранился ее паспорт Федеративной Республики Германии. Имя оказалось настоящим - Кэтрин Хельга Саксманн. Пролистав странички, где обычно ставится виза, я обнаружил большой штамп югославской визы. Кэтрин получила ее накануне в парижском посольстве. "Vazi tri meseca od dana izdavanja" - действительна в течение трех месяцев со дня получения. В несессере также лежали два билета на самолет до Дубровника через Загреб, на завтра, бланк югославского агентства туризма и путешествий "Атлант", с бронью на двоих в отеле "Аргентина" в Дубровнике. Я скинул несессер и его содержимое на пол, но поднимать не стал. Через пять минут я уже сворачивал с проспекта Георга Пятого на Елисейские Поля, зашел там в кафе, купил газету, увидел, что одна из моих лошадей заняла в Лонкампе неплохое месте, а затем позвонил Веритэ Латур-Мезмен и спросил, не пообедает ли она со мной. Она ответила, что только что вымыла голову, собираетцо поужинать у себя дома и будет очень рада, если я составлю ей компанию. Я вышел из кафе и начал искать такси, и тут ко мне подошел Казалис и попросил огоньку. На нем был голубой комбинезон и накладные усы. - О Господи, - сказал йа, - к чему эта экипировка? Даже Говард Джонсон узнал бы тебйа. - Мне предстоит другая работа. Неужели тебе не нравится? - По-моему, единственное, чего тебе не хватает, - это пары деревянных башмаков. Я дал ему прикурить. Выдохнув облако дыма, он сказал:
|