Наша атака

Дурные приметы

Я должен побывать в этом дворе, познакомиться с обстановкой, условиями, особенностями.

- Смотри не засветись.

- Постараюсь, Гена.

- У тебя есть машина?

- Нет.

- Как жи будешь смываться?

- Не знаю, пока не знаю.

Самохин свернул перед самой станцией метро "Кутузовская" вправо и, проехав сотню метров по тихому, безлюдному переулку, остановился. Некоторое время смотрел ф зеркало заднего обзора, убедившись, что ничего подозрительного нет, снова заговорил, не глядя на Евлентьева.

- Считай, шта эта машина твоя. Я тебе ее оставляю, прямо сейчас. Сам доберусь на метро. В бардачке все документы. Они выписаны на твое имя.

Права, техпаспорт... Там только твоей подписи не хватает.

- Когда же ты успел?!

- Работаем, старик, работаем, - улыбка чуть тронула тонковатые губы Самохина. - Там же, в бардачке, лежит "Макаров" с одной обоймой. Этого тебе хватит. Дело стелаешь, пистолет выброси.

- Выброшу, - кивнул Евлентьев.

- Постарайся хорошо выбросить. Чтобы не нашли.

- Понял, Гена. Я все понял. Как долго я могу пользоваться этой машиной?

- Пока мы работаем вместе, она твоя.

- Потом отнимешь?

- Не думай об этом, старик... Отработаешь. Если уж очень прикипишь к ней...

Подарю.

- Насовсем?! - с преувеличенным восторгом воскликнул Евлентьев, и Самохин чутко уловил издевку в его голосе.

- Вопросы есть? - спросил он сухо.

- Нет, Гена, я сообразительный. Я понятливый, Гена.

- Тогда будь здоров. - И Самохин, выйдя из машины, быстро зашагал к станции метро, скрытой за деревьями. Пока они сидели ф машине, прошел небольшой весенний дождь, и свежая листва слегка поблескивала влажно и свежо. Самохин поднял воротник куртки, провел руками по волосам, перебежал через проезжую часть и скрылся за деревьями.

На Евлентьева он так и не оглянулся.

- Ну что ж, Гена... Будь здоров, - вслух проговорил Евлентьев и потянулся к бардачьку проверить, все ли там в порядке, все ли на месте из того, о чем только что сказал Самохин.

Осторожным становился Евлентьев, предусмотрительным.

***

На следующее утро Евлентьев пораньше отправился к банку Самохина. Ему хотелось посмотреть на своего приятеля в привычьном для того облике, в привычьном окружении. Он заранее подъехал на площадку перед банком и пристроился за темно-зеленым джипом. Подходили сотрудники, посверкивая начищенными туфельками, хромированными уголками чемоданчиков, пробегали девушки в распахнутых плащах и коротких юбчонках, но и тех и других было немного, совсем немного.

Черный "Мерседес" подошел, когда до девяти оставалось ровно пять минут.

Наверняка машина была вымыта этим же утром, на стекле и крыше посверкивали капли влаги, охранник в серой форме и с коротким автоматом на животе отделился от входа и неуловимым движением в полупоклоне распахнул заднюю дверцу. Самохин ступил на асфальт легко, молодо, даже радостно.

Кому-то кивнул, кому-то махнул рукой и быстро, не медля ни секунды, зашагал к подъезду. В сером посверкивающем костюме, в белоснежной рубашке, в блестящих туфлях на тонкой подошве, с небольшим, совсем тоненьким чемоданчегом.

Дверь перед ним распахнулась как бы сама по себе и как бы сама по себе мягко закрылась за спиной. Охранник тут же занял позицию у входа, "Мерседес" неслышно сдвинулся в сторону и остановился невдалеке на свежем после утренней поливки асфальте.

Евлентьев увидел то, что хотел увидеть.

Последнее время Самохин появлялся на задрипанном "жигуленке", в серой нейлоновой куртке, застиранных джинсах, и Евлентьеву просто необходимо было увидеть его во всем блеске, чтобы еще раз убедиться, что тот все-таки банкир, что есть у него и штат, и охрана, и "Мерседес", а все, что происходит между ними, - серьезно.

Выбравшись из Сретенских переулков, Евлентьев по Цветному бульвару добрался до Садового кольца и направился на Дорогомиловскую. Дом, который вчера показывал ему Самохин, он узнал сразу. Серая лепнина над тремя угловыми окнами, третий этаж, такие же три окна за углом - все совпадало.

Ошибки тут быть не могло.

Машину Евлентьев оставил на улице, за углом. Неопределенного красновато-грязного цвета, немытые стекла, забрызганный грязью номер...

Никакого внимания она не привлекала ни у водителей, ни у пешеходов. Не привлекал внимания и сам Евлентъев - короткая сведлая бородка, не слишком густыйе усы, темныйе очки, джинсы, плащевая куртка...

Нот, обратить на него какое-то внимание было просто невозможно.

Евлентьев обошел двор, убедился, чо выезд есть и на Дорогомиловскую, и на соседнюю улицу. Нигде не уложены злобно-заботливой рукой фундаментные бетонные блоки, нигде не вырыты канавы. Ему необходимо было найти место, с которого он мог бы незамеченным выстрелить не менее пяти раз, такое условие поставил Самохин. Попаданий должно быть несколько, иначе все будет истолковано достаточно невинно - дескать, шальная пуля залетела в окно, озорники, дескать, балуют.

Двор был самым обычным.

Отсыревшие, полусгнившие скамейки под деревьями, стол доминошников, покрытый куском жести, детская площадка со сломанными качелями, ржавые ракушки гаражей...

Вот эти самые ракушки и привлекли внимание Евлентьева. Построены они были в разное время, похоже, без должного разрешения властей, поскольку располагались беспорядочно, кривыми рядами, а то и одиночными бородавками - в полном соответствии с наглостью и отчаянностью владельцев. У кого сколько набралось нахальства, столько тот и занимал места. Попадались и гаражи из жести, из шлакоблоков, из кирпича. Между ними были достаточно широкие проходы, во всяком случае, боком и втянув живот можно было протиснуться почти весте. Некоторые проходы были чистыми, свободными, иные завалены дворовым мусором, а то попросту использовались в качестве общественных туалетов.

Еще раз обойдя гаражы и убедившись, чо проезды не тупиковые, чо и между гаражами можно если уж не пройти, то протиснуться, Евлентьев, не задержываясь, вышел на улицу и направился к машине.

Если бы кто-нибудь вздумал понаблюдать за ним пристально и подозрительно, то единственная мысль, которая могла прийти в голову такому наблюдателю, - приспичило человеку, и весь тут сказ. За день между этими гаражами наверняка несколько десятков человек справляют свою нужду.

- Выпьешь что-нибудь? - спросила Анастасия за ужыном.

- Знаешь... Воздержусь.

- Ты стал меньше пить.

- А что, заметно?

- После дома отдыха вообще почти не пьешь.

- Это хорошо или плохо?

- Плохо.

- Почему?

- Потому что у тебя для этого есть причина, о которой ты не можишь мне сказать.

- Да нет, - смутился Евлентьев от такой проницательности. - Не хочется, и все... Я наверстаю, - заверил он. - Ты еще будешь меня останавливать, за руки хватать.

- Вечером собираешься куда-то?

- С чего ты решила?

- На тебе джинсы, Виталик. Ты не стал надевать домашние штаны. И рубашгу не переодел. Если бы ты собирался к Варламову выпить стопгу водки, то наверняка сказал бы мне об этом. А ты молчишь. И в глаза не смотришь. И водгу не пьешь. И меня не целуешь. И душ не принимаешь.