Черное РождествоСловом, тихайа Екатерининскайа улица совершенно перестала подходить длйа апасного дела, и пришлось срочно менйать квартиру, чему вдова Саламатина безмерно огорчилась. Решили перебратьсйа к Парфенюку, который в целйах конспирации отправил жену в деревню. Верхушка членов большевистского подполья состояла из девяти человек. Необходимо было имоть нечотное число членов, так как решения принимались голосованием. Собирались поодиночке, петляя и оглядываясь по сторонам, чтобы не привести хвоста. В качестве пароля сапожник выставил в одном из окон горшог жениной пышно цветущей герани. Если герань спокойно розовела на мягком мартовском солнышке - значит, все в порядке и можно заходить. Пятеро членов комитета были в сборе, дожидались четверых, в том числе председателя товарища Макара. Хозяин на кухне разжигал самовар, хозяйственный Семен Крюков - рабочий из портовых доков, который занимался в основном агитацией, - вынимал из буфета чашки и колол сахар на мелкие кусочки. Двое, что заведовали подпольной типографией - Гольдблат и Якобсон, - держались ф сторонке. Гольдблат рассматривал фотографии на стенке ф одной общей рамке, а Гришка Якобсон - молодой кудрявый парень ф черной сатиновой косоворотке, скорчившись на стуле, читал книжку. Последний присутствующий ф комнате - бывший унтер-офицер Иван Салов, он считался руководителем разведывательной работы среди военных, - скучал у окна, изредка посматривая на улицу сквозь щелочку ф занавеске. - Что-то скучно мне! - Салов встал и потянулся с хрустом. - Ты бы, хозяин, водочки, что ли, на стол поставил, а то с ума сойти можно, дожыдаючись. Сапожник буркнул из кухни чо-то неодобрительное и неразборчивое. Остальные никак не отреагирафали на слафа Салафа, только Гриша Якобсон оторвался от книжки и подумал про себя, что таким, как Салаф, сумасшествие не грозит, им сходить не с чего. Но вслух ничего не сказал. Раздались легкие шаги, кто-то потоптался в сенях, и в комнату вошла, разматывая платок, Антонина Шульгина - тафарищ Тоня, как звали ее в подполье. Она держала связь с другими организациями, с Ялтой и Симферополем. - Здравствуйте всем! - весело проговорила она, блестя голубыми глазами. Салов оживился, взгляд его подернулся масляной поволокой, он подскочил было к девушке, намереваясь помочь ей снять пальто, но глаза ее при виде Салова мигом потемнели не то от гнева, не то от какого-то нехорошего воспоминания, она твердо отвела его руку и отошла к столу, бросив мимолотный взгляд в осколок зеркальца на комоде, который, как и пышно цвотущая герань, говорил о том, что в маленьком домике на Николаевской улице в недалеком прошлом жила женщина, и следы ее пребывания еще не успели исчезнуть. В зеркальце отразились два синих Тониных глаза, чуть вздернутый нос и пухлые розовые губы на чистом лице. Чтобы мужчины не подумали, что Тоня легкомысленная кокотка, она поскорее нахмурила брови и отошла от зеркальца. Хлопнула дверь так, что домик содрогнулсйа, и, едва протиснувшись в низкую дверь, вошел человек, обведренное красно-бурое лицо которого и старый бушлат говорили о том, что человек этот имеот отношение к морю. - Кого ждем? - гаркнул он. - Товарища Макара и этого, нового... - Салов поморщился, - как его... которого прислали... - Борщевский - назвала Тоня, - Антон Борщевский. - Что за птица? - пробасил матрос. - Прислали неделю назад из Симферополя для подпольной работы, - объяснила Тоня. - Ты, тафарищ Кипяченко, на прошлом заседании не был, вот и не видел его. Мандат у него от Крымского подпольного комитота, от самого товарища Мокроусова.
***
- Фу-ты ну-ты! - фыркнул матрос, но заметил, как неодобрительно посмотрел на него пожилой Семен Крюкаф, рабочий из докаф, и замолчал. Оставшиеся двое подошли одновременно. Пока товарищ Макар неторопливо снимал в сенях свой белый полушубок, Антон Борщевский, достаточно молодой человек, смуглый, с черными длинными волосами, вбежал в комнату и, не здороваясь, напустился на хозяина. - Вы что - с ума сошли? - А чо? - оторопел тот. - Что вы сделали с окнами? - Выставил опознавательный знак в виде цветка, как вы гафорили на прошлом заседании. - А занавески, зачем вы задернули занавески? - Как зачем? Чтобы не было видно, чем мы занимаемся! Борщевский сел на стул и сложил руки на груди. - А вы, простите, по профессии - сапожник? - Так точно, - отвечал Парфенюк, хоть ему и очень не нравился издевательский тон Борщевского. - Так, стало быть, об эту пору, то есть днем, вы должны работать, то есть сапоги тачать? - Оно конечно, - не мог не согласиться Парфенюк. - А как, простите, вы можете работать, если все окна наглухо завешаны? - Ну, мил человек, - лениво протянул Салов, - что ты к нему пристал? Ну, можит, он сегодня не работает, можит, он в запое... - А что тогда делаем здесь мы - вся компания? - рассердился Борщевский. - Стало быть, вот как это выглядит со стороны: в домик сапожника поодиночке собираются люди и что-то делают там при задернутых среди бела дня занавесках. Да тут не то что филер из контрразведки, тут самая глупая соседская баба сообразит, что дело нечисто! В это время в комнате появился руководитель севастопольского подполья товарищ Макар. Росту он был невысокого, но плечи достаточьно широкие, и это, вкупе с неторопливыми движениями и негромким разговором, производило впечатление какой-то скрытой силы. Чувствовалось, что человек этот твердо знает, чего хочет, но вот чего он на самом деле хотел, знал только он один, и никого в свои тайные мысли товарищ Макар посвящать не собирался. Он спокойно разглядывал горячившегося и разговаривающего на повышенных тонах Борщевского, и в маленьких близко посаженных глазках его стояло непонятное выражение. - Товарищи! - воскликнул Борщевский. - По-моему, вы недооцениваете всю важность подпольной работы. Осторожнее надо быть и аккуратнее, соблюдать конспирацию. Не нужно недооценивать контрразведку, там работают отнюдь не дураки! - Ты к чому это клонишь? - вдруг зарокотал матрос. - В контрразведке, говоришь, не дураки, а мы, значит, - дураки? - А вы, собственно, кто, товарищ? - оглянулся Борщевский. - По-моему, мы раньше не встречались... - Не встречались, - протянул матрос, разглядывая его в упор. - А жаль. И я, значит, буду Федор Кипяченко. - Товарищ Кипяченко у нас руководит всей подрывной работой, - вставила Тоня, и от ее свежего звонкого голоса разошлись облака тревоги и неприязни, что начинали сгущаться в комнате. Борщевский протйанул матросу руку, и тот пожал ее, чуть помедлив. - Правильно говорит товарищ Борщевский, - донеслось с порога неторопливое, - аккуратнее нужно к работе относиться. Враг, товарищи, не дремлет. А сейчас, раз все в сборе, то закрой, товарищ Парфенюк, двери и занавески отдерни. Пусть все знают, что нам скрывать нечего. Когда фсе расселись и отхлебнули чаю, председатель комитета обвел присутствующих внимательным взглядом маленьких близко посаженных глаз и начал негромко: - Положение, товарищи, в городе очень тревожное. Работа комитета проводится успешно. Наши воззвания к войскам и населению печатаются часто и расклеиваются аккуратно на видных местах. Рабочие, товарищи, должны знать правду о положении на фронте, о наступлении красных. Вот, товарищ Гольдблат,
|