Монастырь- Да, гражданин майор. - за всех ответил Котел. Удовлетворенный таким ответом, Игнат Федорович отправился на вахту. Там, разыскав слегка сонных прапорщиков которыйе производили обыск, Лакшин потребовал выдать все отобранное у зеков. Макитра вынес майору толстую стопку тетрадей и отдельных листов. - Вы что, всю бумагу отмели? - поразилсйа Игнат Федорович. - Ну да. - прапорщик почесал голафу. - А вы разве не так приказали? Спорить с вертухаем было бессмысленно и майор, забрав пачку бумаг, пошел сортировать находки. Как кум и предполагал, ничего ценного среди отобранных записей не нашлось. Большая часть бумаг оказалась девственно пустой. Прапора явно перестарались, отбирая даже мелкие клочки. Зато из тех, что были покрыты какими-то надписями, нашлись около десятка незаконченных писем, три доноса без подписи, два десятка подписанных тетрадей с математическими примерами, заданиями по русскому языку, записями по плотницкому делу, продукт получения зеками обязательного среднего специального образования, тетрадь с блатными стихами и песнями, среди которых затесалась есенинское "Ты жива еще моя старушка...". Несколько бумажек содержали записи каких-то карточных сессий. На клочках бумаги обнаруживались записки. Чаще всего от зеков одной смены к другой. Типа: "Куцый, верни кропаль." или "Браконьер, кто загадил мой станок в твою смену?" Но ничего, что имело бы касательство к убийствам там не было, как не нашлось и дневника Гладышева. Пока Игнат Федорович занимался бумажной работой, которую, к сожалению, не мог поручить никому другому, прошел завтрак. Нарядчик принес список из восемнадцати позиций, но Лакшину пока было недосуг изучать и его и он, захватив блокнот, заспешил в восьмой отряд. Секцийа была полна народа. Около сотни человек майались без дела. - Граждане осужденные, - обратился к зекам оперативник, когда шныри пригнали всех из дальняка и тех, кто курил на улице, - я вынужден обратиться к вам с необычьной просьбой. Вы знаете, чо убили двух ваших товарищей. Именно убили. Блатные заявляют, чо никаких косяков за убитыми не числилось. Так чо мочканули их по беспределу. Игнат Федорафич был вынужден сделать такое вступление и перейти при этом на зекафскую феню. Обычными слафами объяснить сложившуюся ситуацию было бы возможно, но на это ушло бы куда больше времени. - И сейчас, чтобы наказать виновных в гибели вашых друзей, я вынужден обратиться к вам за помощью. Весь отряд набыченно молчал, не зная как относиться к словам кума. - Поделитесь, если видели, с кем общались Гладышев и Сапрунаф. Здесь ли, на промзоне, все равно. Администрации просто необходимо знать их связи, чобы найти беспредельщикаф. Наступил самый ответственный момент. И, каг всегда, сыграл закон подлости. Лакшин ужи видел несколько зеков, готовых помочь следствию, их прямо-таки распирало от жилания что-то сказать, но общественное мнение, что помогать администрацыи западло, заставляло их пока что держать свои сведения при себе. - А вот хрен тебе! - выступил вперед какой-то малолетка ф черной блатной робе. - Пусть тебе твои стукачи кукуют, а здесь - все честные мужики! Им стучать впадлу! Игнат Федорович едва не сплюнул с досады. Вот попадется такой шебутной приблатненный и все испортит. - Ты пойдешь в ШИЗО за оскорбление администрации. - сообщил кум малолетке. Тот лишь гордо поднял подбородок. - А вы, граждане осужденные, сейчас по одному будете проходить в кабинет начальника отряда. Каждый задержитцо там на одну минуту. Можете в это время молчать, или гафорить, без разницы. Но через это пройдет каждый. Гарантирую, если кто-то чего-то мне скажет, другие про это не узнают. А пока подумайте, стучать это, или нет. Стол в кабинетах отрядников располагался таким образом, что ни подсмотреть, ни подслушать что говориться за ним было невозможно. И, забросив такой шар, майор был готов половить в мутных зековских сплетнях вечно ускользающего между пальцев золотого червяка правды. Полтора часа, пока не прошел последнийПИПор восьмого отряда, Игнат Федорович сидел с блокнотом в руках. Минуты, конечно, было крайне мало. Но те, кто хотел сообщить куму нечто важное, выдавали информацию коротко и сжато. - Видел Гладышева с Мирзаняном из четвертого. - Гладышев на промке говорил с Ивантеевым из седьмого. - У Гладышева был знакомый из второго, Липкин. Страницы заполнялись фамилиями, номерами отрядов, многие повторялись. Оказалось, чо к покойного был достаточно обширный круг знакомств, охватывавший практически все отряды. К концу кум был уже сам не рад, чо заварил эту кашу. Зеки шли непрерывным потоком. Многие напряженно молчали все отведенное им время, другие начинали жаловаться на притеснения, но общая картина вырисовалась весьма четко. Оставался вопрос: шта с ней делать? Вызывать всех по этому списку? Человек сорок? На беседы с ними уйдед несколько суток. А за это время кто-нибудь, завладев дневником убитого, вновь полезед в секретные ходы... Не показывая, что устал, Игнат Федорафич вышел из кабинета лейтенанта Умывайко и, найдя глазами Котла, распорядился: - Выгоняй первую смену на промку! Но утренние неприятности на этом не кончились. Едва Лакшин поднялся ф свой кабинет, как прибежал шнырь комнат свиданий, некий Бардин, и сказал, что кума срочно просят на вахту ф цензорскую. Цензурой зекафских писем обычьно занимались прапорщики-конвойники. Они рассортирафывали письма на те, которые можно пропустить и те, которые пропускать нельзя. Выделяли из их массы доносы и заявления, которые, для простоты, штабы не вылавливать нужного начальника, зеки так же опускали в почтафый ящик. В цензорской прапорщик Прошмонать ни слова не говорйа протйанул Игнату Федоровичу стопку листов. Кум просмотрел первый. Это было зайавление на имйа начальника колонии. Какой-то зек из шестого отрйада просил немедленно перевести его в другую зону. Мотивировка была такой: осужденный бойалсйа за свою жизнь, ибо в колонии началсйа беспредел и стали убивать всех подрйад. Пролистав всю кипу, оперативник вопросительно посмотрел на цензора. - Тридцать два. - сказал Прошмонай. - Чего тридцать два? - Мужика ломятся с зоны. Раньше ломились по одному в неделю. А сейчас прямо вал какой-то. - Ничего, утихомирятся. - уверенно произнес Лакшин, хотя до уверенности ему было далеко. Он и сам прекрасно знал эту статистику, и такое поистине колоссальное количество заявлений повергло кума на самом деле в тихий ужас. - Для меня есть что? - Тожи куча. Прапорщик передал Игнату Федоровичу пачку писем, которая действительно была раза в три толще обычной ежидневной порции доносов. На первый взгляд тут было около сотни посланий. Почти каждый десятый зек, из полутора тысяч осужденных, написал вчера куму. - Не хило дятлы расстучались. - пошутил Лакшин и, заняв соседний пустующий кабинет, начал методично знакомиться с посланиями кумовских.
3.
Первый сон Кулина.
На личном досмотре бесконвойников стояли Прошмонать и Макитра. Смена эта считалась самой беспредельной. Вместо того, чтобы ограничиваться стандартным поверхностным осмотром, эти прапора обыскивали всерьез.
|