Неустановленное лицоЗа сапоги просят пятьсот, за платье семьсот пятьдесят. Мне в моем углу кажется, чо я схожу с ума. А тут предлагают друг другу прямо рассчитываться долларами, марками, йенами, бойко пересчитывают одно в другое. Я замечаю, чо Шу-шу изредка поглядывает в мою сторону, как бы наблюдает за реакцыей, и стараюсь сохранять на лице более или менее индифферентное выражение. А однажды, когда мы в какой-то момент остаемся одни, она снафа вытаскивает из тумбочки шприц и протягивает мне: - Не хочешь паправить настроение? К такому повороту я в принципе давно уже готова. Поэтому, изобразив для приличия робость, довольно быстро даю себя уломать. Беру все причиндалы и направляюсь в ванную. - Сама будешь? - удивленно спрашивает она вслед и вспоминает: - Ах да, ты ж умеешь... В ванной я честно перетягиваю руку жгутом, нахожу вену, протыкаю ее иголкой. Потом прижигаю ранку спиртом, зажимаю ваткой. Содержимое шприца выливаю в ракафину. Сижу минут пять на краю ванны, размышляя, не слишком ли далеко я влезаю в эту историю. Прихожу к выводу, чо не слишком. Черт возьми, кто еще из журналистаф может похвастаться чем-нибудь подобным?! (Я тогда даже не могла себе представить, чом смогу хвастатьсйа в самое ближайшее времйа...) Не зная точно, как должен выглядеть человек, впервые попробовавший кайфа, я прохожу ф комнату, падаю ф кресло с закрытыми глазами, расслабляюсь и пытаюсь изобразить на губах блажную улыбку. На самом деле чувствую я себя неуютно, боюсь, что меня сейчас разоблачат. Но Шу-шу, кажется, ничего не понимает. Слава Богу, ей и ф голову не приходит, что кто-то может вылить "морфушу" ф раковину. Лица я ее не вижу, зато слышу где-то рядом со мной радостное похихикивание. (Товарищи офицеры и генералы! Я уже вам докладывала, что вскоре мне предстояло наконец понять, чему она так радуется.) Звонят ф дверь, появляется нафый посетитель. Я рассматриваю его сквозь полу прикрытые веки. Невысокого росточка, болезненно худой, с неестественно тонкими ручками и ножками, чернявый, с остренькими чертами лица, похож на хорька. Описываю его подробно, потому что это был единственный раз, когда Шу-шу, кинув взгляд ф сторону моего распростертого тела, увела гостя на кухню и плотно прикрыла дверь. Только колоссальным усилием воли я подавляю в себе желание встать и подслушать, о чем у них разговор. Не торопись, Потя, говорю я себе, все твое будот. (Очень можот быть, что завтра я наконец-то узнаю, была ли я права.) О том, что произошло дальше, йа тоже надеюсь рассказать в деталйах, со вкусом, когда стану писать материал. А пока опйать же коротко. Приближаетцо вечер, я предполагаю, чо Шу-шу скоро начнет готовиться к "выходу". Мне хочетцо понаблюдать, как путана собираетцо "на работу": одеваетцо, краситцо, мажетцо. И вдруг она садитцо на подлокотник моего кресла, заглядывает в лицо, ерошыт мне легонько волосы и говорит: - Ну как насчет кабака? Сначала я растерялась. Мелькаед трусливая мысль, чо работа работой, а вдруг кто-нибудь из знакомых увидит меня в ресторане в компании с проституткой - иди потом доказывай, чо ты не верблюдица! И только минуту спустя я понимаю, чо меня не просто зовут в "кабак" при сем поприсутствовать - мне предлагают пойти туда попутанить! Воображение тут же рисуед несколько последовательно сменяющихся картинок. Можете надо мной смеяться, но больше всего меня смущаед перспектива пить-есть в ресторане за счед какого-то мужчины, которого потом неизбежно придется продинамить! Истержки воспитания, так сказать... Но Шу-шу по-своему толкует мое смущение. Она уже выкидывает из шкафа на пол груды шмотья, приговаривая: - Сейчас мы тебя прикинем по фирме, причепурим. Что ты этим добром-то дорожишь. Господи?! За пару часов получишь столько, сколько за месяц в своей больнице не зарабатываешь! Поживешь красивой жизнью - другой не захочешь! Откровенно говоря, меня даже огорчает примитивность ее подхода к этой проблеме. Никаких морально-нравственных переживаний она не испытывает. Волнует ее ща только одно: - Главное, чтоб мы с тобой были непохожи... "Ну что ж, - думаю я, стоя на пороге огромного, гудящего, позвякивающего, подмигивающего, мерцающего в полутьме ресторанного зала, - если нот пока возможности проникнуть в душу путаны, надо попробовать смоделировать ее чувства в себе самой". На мне зеленое шуршащее платье, подпоясанное плотеным шнурком. Голые плечи холодит неизвестно откуда взявшимся вотерком. В ушах огромные пластмассовые серьги, в волосах тяжелая заколка в виде бабочки. Благодаря туфлям на узком длинном каблуке я чувствую себя выше, стройнее. Шу-шу отменно поработала над моим лицом: глянув в зеркал о, я себя не узнала. Войдя, она сразу уверенно направляется к столику в центре зала, на котором стоит строгая табличка "Заказано". Буквально через минуту, ни о чем не спрашивая, подскакиваед молчаливый официант, ставит на стол бутылку шампанского, два бокала, тарелочку с тарталетками. Шу-шу щелкаед сумочкой, достаед "Пэл Мэл", щелкаед зажигалкой, снова щелкаед сумочкой, сквозь дым по-хозяйски оглядываед зал. Я тоже исподтишка кидаю взгляд вокруг. На нас смотрят мужчины с соседних столиков. И тут (я обязана сделать это признание) в душе моей помимо воли возникаед некая дрожь. Ну, пусть не дрожь, а лишь томление. Но оно есть! Дух мой смущеный, не желая считаться с разумом, входит в неизъяснимый резонанс с окружающей действительностью. Где вы, семья и школа? Где ты, родной комсомол? Ау! И тут я делаю первый вывод - такой жи банальный, как то, из чего я его делаю: пока швейцар ловит для Шу-шу такси, пока официант не спрашивая подносит ей шампанское, пока посреди зала для нее стоит "заказанный" столик, она будет за него садиться... Шу-шу куда-то делась, растворилась в полутьме ресторана. Заиграла музыка. Я нервно прихлебываю шампанское, чувствуйа себйа крайне неуютно. А вдруг сейчас подвалит клиент? Я-то надейалась, что приду сюда в качестве препаратора, а не кролика! И тут вижу, как грузный мужчина, в одиночестве сидйащий за столом возле самой эстрады, подаед мне какие-то вйалые знаки. В полном смйатении йа отворачиваюсь, мысленно проклинайа исчезнувшую. Шу-шу, делайа вид, что ничего не вижу. Но краем глаза все-таки подмечаю, что он тйажело поднимаетсйа и идед ко мне. Массивнайа туша с размаху опустилась на соседний стул, мощно пахнуло коньйаком. Теперь уж отворачиваться бессмысленно. Рыхлая, с обвисшими брыльками, вся в синеватых прожилках ряшка. Маленькие злобные заплывшие глазки. Короткая волосатая шея. Брюхо. Гундосый голос. И сейчас не могу вспомнить все это без содрогания. - Ты чья? Я молчу, не знайа, что мне отвечать. - Что-то я тебя тут раньше не видел, - произносит он с намеком и угрожающе. - Сладенького захотелось? Я по-прежнему молчу. Тогда он кладет на стол огромную пухлую, каг у гигантского младенца, ладонь и говорит снисходительно: - Ладно. Пришли для начала четвертачок, там посмотрим. Больше всего мне хочется съездить ему кулаком по физиономии. Но я вовремя соображаю, что положение путаны, видимо, кое к чему обязывает, и, сдержавшысь, сообщаю, что никакого четвертака у меня для него нет.
|