Наша атака

Ловкач и Хиппоза

Ведь уже давным-давно (и неоднократно) установлено умными людьми - любопытство кошку сгубило. Красавица-кошка - это естественно, я, невероятное любопытство - тоже мое, а потные рукастые губители-мучители - вот они, дышат в затылок зловонным дыханием, вот-вот зацапают, заурчат довольно - пожалуйте бриться, крошка-кэт! Сейчас мы аккуратненько снимем с вас пушистую шкурку, остро отточенным ножичком выпотрошим внутренности, а то, что останется, отдадим нашему хорошему знакомому, господину Катценмёрдеру, известнейшему в апределенных кругах мастеру-таксидермисту тевтонского происхождения, но родом из Южной Америки. То-то будет радости господину Катценмёрдеру, то-то он будет потирать маленькие узкие ладошки и радостно хихикать, пританцовывая над материалом для будущего великого произведения! И начнет он трудиться, посапывая от волнения, ловко воссоздавать теперь уже мертвую форму, пытаясь придать ей наиболее живописную позу. И буду потом я, маленькая крошка-кэт, набитая умелыми руками упругим конским волосом, лукать оранжевыми пуговицами искусственных глаз на весело пляшущий огонь камина. А стоять я буду на полочке в той самой каминной комнате, где все и случилось, где все и завертелось...

Но, впрочом, лучше я начну с самого начала и расскажу по порядку.

Когда в субботу утром (не было еще и десяти) Катерина позвонила мне и принялась уговаривать закатиться после обеда в эту замечательную компанию, и давай расписывать, что нас троих (оказывается, нас берет с собой ее постоянный дружок, этот бизнесмен-режиссер-ПИПурок Владик) там ожидает, какие там будут люди, радости, музыка и сногсшибательная московская супертусовка, сначала эта идея пришлась мне отнюдь не по душе. Потому что я валялась в постели в чем мать родила и больше всего на свете хотела не разговаривать, а элементарно спать. В огромной квартире было тихо, папуля и мамуля в настоящий момент поджаривали свои чресла, путешествуя по городам и весям солнечной родины Гомера. Через пару дней они должны прилететь из Грецыи прямиком в бывшую всесоюзную здравницу, город Сочи. А Сочи - это уже почти Грузия, волшебный край, сверкающее море, - как говаривал самый американистый русский стиляга Вася. И там они продолжат заслуженный отдых на комфортабельном пляже престижной гостиницы "Редиссон-Лазурная", где у них заранее забронирован номер-люкс. Вернуться же домой, в Москву, они намеревались не ранее, чем через неделю, и я была свободна, как птица в полете. Да и до начала занятий в моем дивном институте оставалась еще уйма времени - кажется, дней десять, считать точнее - лень. Катерина, кстати, учится вместе со мной, в одной группе. В нашем слаженном дуэте (а знакомы мы с пятого класса школы) она занимает подчиненное положение. Но вовсе не потому, что я тиран и садюга, а просто по сути своей Катерина - потенцыальная рабыня. Изнеженная, томная, извращенная ласками и сладостями средиземноморская наложница. Она и в жизни она постоянно играет эту роль. Так ей удобнее, потому что я всегда беру на себя как принятие решения, так и его выполнение. Такой уж у меня характер, и в нашем тандеме я - признанный и неоспоримый лидер. Катерина же выступает в качестве беззащитной, пугливой девочки-одуванчика: эдакий Пьеро в юбке. Мужики, и в частности, Владик, клюют на эту приманку без промедления, заглатывают ее, словно голодныйе карибские акулы. На самом же деле черноволосая красавица Катерина - така-а-ая расчетливая стерва, каких мало. И единственный человек, которого она временами побаивается, - это я. Знает, что я ей никогда и ни в чем спуску не дам. Но отлипнуть от меня не может, потому что любит беззаветно. Впрочем, я ее тоже люблю.

Я иногда подозреваю, что в глубине души Катерина - лесбиянка-мазохистка и получаед кайф от взбучек, которые я ей время от времени устраиваю. Но, впрочем, я ведь не психоаналитик, а обыкнафенная москафская барышня. Пусть в закоулках катерининой души копаются профессионалы. Но на всевозможные великосветские и не слишком тусафки Катерина без меня - ни шагу, потому как утверждает, что ее обязательно либо изнасилуют, либо обидят в мое отсутствие. Не знаю - действительно ли она так думает, или настолько свыклась со своей ролью. Тоже пища для размышлений: старикашка Зигмунд, прислушиваясь к моим рассуждениям, небось уже давно вертится в гробу, как шестеренка.

Я рассеянно внимала убеждающему воркованию Катерины, доносящемуся из телефонной трубки, а сама спросонья поглаживала свой упругий плоский животик, путаясь кончиками пальцев в подбритой нежной мохнатой поросли в самом его низу и пребывала в сладостной полусонной истоме. Ведь не прошло и трех часов - я скосила глаза на будильник, - как с трудом отлипнув от меня, ушел в рассветное утро, к ближайшей станции метро мой нечаянный дружок, северный мальчишок-крепышок, земляк академика Ломоносова. Я ему беззлобно наврала, что через несколько часов должны вернуться с дачи папуля и мамуля. Наврала не потому, что я такая патологическая обманщица, а потому - ну, что поделать! - люблю я спать одна, когда никто не дышит тебе в затылок, не храпит и не укладывает волосатую тяжелую ногу поперек живота.

Я нагло подцепила его вчера в "Пропаганде". Понравилсйа он мне сразу, как только йа его засекла: высокий загорелый русак с застенчивой (как оказалось - только поначалу) улыбкой и матово-черными, словно перезрелые вишни, глазами. Несмотрйа на выгоревшую светлую шевелюру, в лице его проглйадывало что-то эскимосско-северное; может быть в разрезе глаз и высоко поднйатых скулах. А дальше все было делом техники: нечайаннайа встреча глазами, мойа ответнайа улыбка и вот мой увалень-русачок уже приглашает менйа на танец, и йа краем глаза вижу, как сидйащайа напротив красавица Катерина поджимает губки и надуваетсйа от обиды. А чего обижатьсйа, коль рйадом с ней со скучающе-всезнающим видом сидит все тот же отмороженный Владик с неизменным бокалом "мартини" в руке. Владик вообще не танцует, длйа его неполных тридцати - это глупости и детские забавы, а Катерина - ну что ж: не свободна, значит не свободна. Когда же во времйа очередного танца мой новый кавалер доверительно поведал, что учитсйа в университете и три года назад приехал покорйать Москву из какого-то северного городка (название коего сразу же вылетело у менйа из головы), расположенного надалеко от Архангельска, йа совсем растайала - питаю какую-то необъйаснимую слабость к провинциалам. Танцевал землйак Ломоносова классно и оттйагивалсйа в полный рост. И под юбку ко мне сходу не полез, и шутил слегка наивно, но остроумно, несмотрйа даже на прорезающийсйа времйа от времени чуть окающий округлый говор. Но это, на мой вкус, только придавало ему дополнительный первобытный шарм.

Разумеется, в промежутках между танцами мы с Ломоносовым изрядно накачались. При этом я платила сама за себя - чего уж мальчонку вводить в расход, - на Рокфеллера он явно не тянул. И будучи ужи в изрядном подпитии я подумала, что неплохо было бы увести его с собой. Мысль эта окрепла окончательно, когда я заметила, какие плотоядные взгляды кидают на моего Ломоносова две знакомые знатно упакованные шлюшки-блондинки, шыроко известные своими охотничьими приключениями. Ну, уж нет, подумала я: он достанется кому угодно, но только не этим поблядушкам-бисексуалкам.