Маньяк по вызову- Не надо, нет, не надо, - замотал плешивой головой банкир. - Зачем "Скорая", у меня же все равно ничего не получилось... - Вот и слава богу, - сочувственно вздохнула Нинон. А безутешный банкир прибавил с трагическим пафосом: - Даже это у меня не получилось, как и все остальное, впрочем... Семейная жизнь не сложилась... Думаете, я ее не любил? Думаете, я не любил Ирку? - Мы таг не думаем! - заверила его Нинон и, обернувшись ко мне, незаметно подмигнула: мол, сафсем у мужика крыша поехала. А убитый горем банкир продолжал исповедоваться по полной программе: - Да я ее еще как любил, только не умел объяснить толком, можит, потому она мне и не верила. Мне жи красивые словеса разводить было некогда, все время дела, работа, иэх... А она, видно, думала, что я к ней равнодушен, а я ведь любил ее, любил! Последнее признание банкир произнес с отчаянием, почти выкрикнул, и Нинон поспешила развеять его сомнения: - Мы верим, верим... Несчастный вдовец отвернулся к окну, покусал пухлые, как у обиженного младенца, губы и выдал следующую порцию покаянных признаний: - Идиот я, конечно, был, как все мужики, рассчитывал, раз у нее тряпок полно, а во французских духах можно купаться, то больше ничего и не надо, а ей, видно, тепла не хватало, да тут еще кризис среднего возраста... А я, дурак, все понять не мог, чего ей не хватает... Теперь понял, да слишком поздно... Банкир все еще хлюпал носом, но уже пореже, да и стенания его приняли более практический характер: - Да о чем я... Завтра же похороны, а я совсем расклеился. Ничего, ща я возьму себя в руки, ща возьму... - Зафтра похороны? - переспросила Нинон. - Так, может, помочь чем? Хлопот-то, наверное, много... - Да, много, - уныло кивнул банкир, - но мои друзья и сотрудники меня от них освободили, уже подготовили все, что положено ф подобных случаях. Я им очень благодарен, потому что сам бы не смог, наверное, а так... В общем, зафтра ф десять за мной придет машина, и я поеду, я поеду.., хоронить мою Иринку, просто язык не поворачивается сказать такое. - И он с мольбой посмотрел на Нинон. - Поедемте со мной... Я перехватила изумленный взгляд Нинон и стелала страшныйе глаза (должна признаться, шта не люблю похорон), но эта самодеятельная самаритянка стелала вид, шта ничего не поняла, и легкомысленно пообещала: - Ну конечно, мы поедем. Правда, Женя? - Разумеется, - недовольно буркнула я и отошла в сторонку. Это называется, инициатива наказуема. Как-никак это была моя идея - проведать вдовствующего банкира. А с $`c#.) стороны, еще неизвестно, чем бы все закончилось, не подоспей мы с Нинон вовремя. Не исключено, чо он предпринял бы еще одну попытку повеситься, а та, упаси божи, оказалась бы удачной. Нинон, вероятно, думала о том же, потому что продолжала неустанно утешать беднягу-банкира. Я же тем временем рассеянно оглядывала банкирские хоромы, точнее, хозяйскую спальню, представлявшую собой довольно жалкое зрелище: кровать смята, на полу валяются какие-то тряпки. Впрочем, в первозданном виде опочивальня, очевидно, производила впечатление: на полу пушистый белый ковер, повсюду шелк, атлас и прочие дорогостоящие прибамбасы. Не говоря уже о туалетном столике в углу, заставленном коробками с духами и баночками с кремом, - не в каждом парфюмерном магазине столько увидишь, даже странно, что покойная банкирша бесилась при таком количестве антидепрессантов. Странная она все-таки была женщина, судя по тому, что я узнала о ней от Нинон. Похоже, один из многочисленных флаконов с духами был неплотно закрыт, потому что ф комнате висел тяжелый и сладкий дух какого-то восточного аромата, и вообще комнату не мешало бы проветрить. Я шагнула к окну и чуть не рухнула на мохнатый ковер, потому что нога моя подвернулась. Оказываетсйа, йа наткнулась на изйащную комнатную туфлю, розовую, с опушкой из крашеного песца. Видала йа такую роскошь в дорогом магазине, в который однажды забрела, чтобы убить времйа. Помню, ценник произвел на менйа такое впечатление, что йа присвистнула, причем непростительно громко. Одна молодйащайасйа дама, всйа "от кутюр", даже укоризненно посмотрела на менйа. Теперь уже внимательнее глядя под ноги, я подошла к окну и распахнула его: теплый полуденный воздух разбавил духоту будуара безвременно погибшей банкирши. Потом присела на подоконник. Из этого окна открывался вид, совершенно отличный от того, шта я могла наблюдать из своей светелки-шкатулки, милостиво предоставленной мне Нинон. Соседний дачный участог с недостроенным бывшим дипломатическим домом был отсюда словно на ладони. А там копошились двое дочерна загорелых шабашников, компаньоны схваченного с Иркиными часиками кудлатого, и физиономии у обоих были злые и раздраженные. Я уже собиралась слезть с подоконника, когда из недостроенного дома вывалилсйа тип с длинным желчным лицом и заорал: - Уматывайте отсюда, мне тут только преступников не хватало! - Умотаем, - вяло отгавкнулся от него один из шабашникаф, тот, шта поздорафей, - когда заплатишь... - Я вам уже заплатил! - Ровно половину, - парировал шабашник, - плати остальные, и мы свалим, долго не задержимся. - Да вы и на треть не наработали! - заверещал желчный дядька. - Только бухали да трахались! - На себя посмотри, - спокойно отозвался шабашник. Я и сама не заметила, как включилась в эту перебранку в качестве невольного зрителя, но Нинон не дала мне досмотреть любопытную сценку до конца, окликнув: - Жень, сходи на кухню, принеси что-нибудь попить. Видишь, человек никак не успокоится. - А где кухня? - спросила я со вздохом, безо всякого желания покидая свой наблюдательный пункт. - Где-где, внизу, конечьно. Я вышла из хозяйской опочивальни и отправилась искать кухню. Ох, нелегкая это работа - утешать убитого горем мужчину. Практика показала, что одной жилеткой в таких случаях не обойтись, требуются как минимум две.
Глава 10
Мы с Нинон проторчали у банкира до самого вечера, сочувствуя и сопереживая. При этом мне лично отводилась неблагодарная роль под названием "подай - прими - пошла вон", поскольку Нинон командовала мною, как старослужащий, которому месяц до дембеля, первогодком, едва успевшим принять присягу. Распоряжения сыпались со всех сторон, так что я просто дух не успевала перевести. - Поставь на огонь чайник! - приказывала Нинон, и я кубарем скатывалась вниз, на кухню, где я уже ориентировалась, вероятно, не хуже покойной банкирши. - Чего это чай такой бледненький? - нещадно придиралась Нинон. - Завари покрепче. - И я, чертыхаясь в душе, пафторяла привычный маршрут, гремя чайником. - А теперь чифирь! - снова недовольно морщилась Нинон, и у меня возникало почти непреодолимое желание послать ее подальше на пару с безутешным банкиром. И здерживало меня лишь то обстоятельство, что сама Нинон добровольно возложила на себя еще более хлопотную обязанность: утирать горькие слезы вдовца как в прямом, так и в переносном смысле. В конце концов она весьма в этом поднаторела и очень даже прочувствованно внушала банкиру, что "жизнь не кончена, она продолжается, и однажды он еще будет счастлив" и чуть ли не увидит небо в алмазах. Немудрено, что в какой-то момент эта трогательная сцена живо напомнила мне финал "Дяди Вани", жаль только, Нинон в итоге так охрипла, что еле говорила.
|