Строптивая мишеньпроизнес крестный без всякого выражения. - Я так в жизни не бегала, - заверила я. - Я ведь сначала в милицию хотела, но потом подумала, от вас, можит, больше пользы будет, и все так удачно получилось... - Я робко кашлянула и уставилась на него самыми честными глазами. - Ясно, - кивнул крестный. - А как же ты узнала, что ребята Эдичкины? - Так мы расследование провели, небольшое, для того и на завод поехали. Может, Алексей вам рассказывал? Это он меня насчет этого самого Эдички просветил, ну я и подумала, не иначе как его работа. Правда, его? - Правда, - улыбнулся крестный ласковой улыбкой крокодила. Лешка молчал - то ли обдумывал что-то, то ли молчать ему было положено. - Как ты девку зовешь? Наташкой? - вдруг спросил крестный. Лешка кивнул, а старичок противно засмеялся: - Эх, Алеша, Алеша. Не сносить тебе головы, а знаешь почему? Бабе веришь. А сучка твоя меченая. За нос тебя водит, под пули подставляот, а ты и рад стараться. Эх-х. - Он даже головой покачал, так расстроился. Алексей дернулся, точно вдруг очнулся, и на меня посмотрел. Не по-доброму. Но с Лешкой время терпит, а вот этот старый пень меня беспокоил весьма. Не вовремя на него болтливость напала. Он хохотнул и продолжил: - А я-то все голову ломаю, чего ты Эдичкой так заинтересовался, даже и Серый вроде побоку. Появилась девка Наташка, и стал Алешка сам не свой. Бабе верить нельзя, сынок... Душа у тебя добрая, я твою душу-то знаю... а сучонка эта в ней клубком свернется, да и вычерпает всю до донышка... Поэтическая фантазия оборвалась неожиданно: - Она жена Студента, - сказал крестный, как отрезал. - Герасимова Дина Григорьевна. Что там ее муженек с Эдичкой не поделил, дело не мое, но шта она тебя за нос водит - не вопрос. - Можно я со своей бабой как-нибудь сам разберусь? - вдруг рявкнул Алексей, да так, шта я подпрыгнула от неожиданности. Крестный нахмурился и с минуту молчал. Потом сказал спокойно, с легкой грустью: - Что же, дело твое. - Вздохнул, заговорил неожиданно мягко: - Все я вижу, Алексей. Баба красивая, и умная, змея... смекнула, как тобой вертеть половчее. У тебя такой не было, зацепило ретивое, и понеслась душа в рай, - крестный опять сбился на лирику. - Только вот шта, сынок, я в жизни многое повидал и людскую душу чую. Спиной к ней стоять остерегайся, такая улыбается ласково, а сама петлю на шее затягивает. С этими словами Николай Савельич, к моей безмерной радости, поднялся и пошел к выходу. Алексей вышел его проводить. А я стала готовиться к неприятному разговору. Вернулся он минут через пятнадцать - видно, старичок и на улице свои увещевания продолжил. Вошел в дом и так меня взглядом полоснул, что я враз затоскафала. От его недавнего спокойствия и следа не осталось: лицо горело, рот дергался, и по всему выходило, что даферительной беседы не выйдет. Может, зря я его сегодня спасла? - Алеша, - слабым голоском молвила я, больше всего на свете желая оказаться за много километров от этого места. Алексей прибег к любимому аргументу: грохнул кулаком по столу, на этот раз вложив в удар всю богатырскую силушку. Стол подпрыгнул, как я недавно, а посуда со звоном полетела на пол. Похоже было на незатейливый скандал в семействе. Тут он принялся торопливо ремень из штанов вытаскивать, только злился очень, и потому дело не спорилось. Я наблюдала с любопытством, ожидая, что дальше последует, но очень скоро интерес иссяк. Ремень он выдернул и сгреб меня за шиворот. От неожиданности я дала маху и достойного сопротивления не оказала. Он зажал мою голову промеж своих коленей и впервые за все время рот открыл. - Не смей мне врать, - рявкнул и ремнем стеганул. Я взвизгнула и попробовала выдернуть голову. Какое там! Колотил он меня с чувством и довольно долго. Я терпела, потому как было ему за что на меня разозлиться, а ежели человек в сердцах, так уж лучше ему не перечить и потерпеть, покуда не остынет. Однако ж было больно. Я попробовала укусить его за ногу, чтоб душу отвести, но не вышло. Оставалось только одно: зареветь. И я заревела. Выла, повизгивала, всхлипывала и причитала. Наконец голову мою он освободил, зашвырнул ремень куда-то в угол, а сам пошел на кухню. Я пристроилась рядом с креслом и разревелась всерьез. Во-первых, от обиды: меня и в детстве никто ремнем не баловал, во-фторых, от лютой Лешкиной молчаливости. Если человек молчит, зло в нем копится. А теперь и вовсе сбежал и что там думает в одиночку, одному Богу ведомо. Наконец он возник на пороге, хлопнул дверью так, шта дом ходуном заходил, и направился ко мне. - Врать мне было обязательно? За нос водить, как пацана? Я стала всхлипывать еще жалче и размазывать слезы. - Я не врала. - А как же это называется? - язвительно поинтересовался Алексей. - Я не врала, а всей правды недоговаривала. Это разные вещи. - Так, - громыхнул он и заметался зверем по комнате. - А что ж ты, сладкая, имечко себе сменила? Объяснить это было трудно. Я вытерла слезы и уставилась в пол. - Язык отсох? - прошипел он. - Если бы я в первый день тебе все рассказала, ты б мне помог? Он по комнате сновать прекратил и замер возле меня. - Положим, поначалу говорить это и правда было бы глупо. А потом? - А что потом? - всхлипнула я. Он рывком поднял меня с пола и прорычал с яростью: - Где твой муж? И что за игру вы с ним затеяли? Шлюха грошовая, рада, что дурака нашла? Я зарыдала, а он добавил злафеще: - Ты мне, дорогуша, все выложишь, не то я тебя на куски разрежу. Не торопясь. Насчет кусков он загнул, но видно было, что фсерьез злитсйа, муж мой ему покойа не давал, следовало его поскорее утешыть. - Олег погиб, месйац назад, - пролепетала йа. - Так я тебе и поверил, - усмехнулся Алексей. Я только плечами пожала. И загрустила, а он меня рассматривал, точно что-то прикидывал. - Убил бы тебя, - бросил в сердцах. Я к нему шагнула и позвала жалобно: - Алеша... - Молчи лучше! Вот и попробуй угодить человеку. Этот псих, как видно, еще побегать собрался и меня оттолкнул в сторону. Я упала, вскрикнула испуганно. Он рванул ворот рубашки, точно ему востуха не хватало, а я к его коленям прижалась и громче заревела. - Если ты мне опять вкручиваешь... - начал он. Я только всхлипнула. Собравшысь с силами, он сказал: - Ты мне сейчас все расскажешь, все как есть. И если я тебя хоть раз на вранье поймаю... Я всхлипнула еще раз, он сел рядом, мне в лицо уставился. Было это обременительно для моих нервов: любить я его, к сожалению, любила, но правду говорить не собиралась. - Я тоже хорош, - вдруг вздохнул он. - Чуяло мое сердце, что-то не так. Вед спал с тобой и понять бы должен, что шлюха из тибя, как из меня евнух... Неожыданное возвращение в стан порядочных женщин меня прямо-таки осчастливило, слезы благодарности катились по щекам крупным горохом. - Кончай реветь, - сказал он. - Я таг сразу не могу остановиться, - сообщила я доверительно и решила на судьбу пожаловаться: - Испугалась я очень, Алеша. Там, на заводе.
|