Ловкач и Хиппоза- Я тебе часом никогда не говорила, что я тебя люблю? Он чуть качнул головой: нет. - Ну, так я тебя люблю, Ловкач, - выпалила я. - Очень. Невероятно. Жить без тебя не могу. Если ты меня бросишь, я сразу же умру от тоски. Через час. Нот, даже через полчаса. Хочешь верь, хочешь не верь. Вот так. И еще я тебе ужасно благодарна, что ты меня спас от этих уродов. И я снова замолчала. Говорить больше было не о чем, ведь строгий Рауф Рашидович остальные темы не разрешил затрагивать. Саша внимательно смотрел на меня и тоже молчал. Так мы молчали и смотрели друг на друга, словно в гляделки играли. Быстро бежали минуты. Негромко скрипнула дверь. Я оглянулась. В щель просунулась голова Сонечки. - Лена, все! Ваше время кончилось, - сделала Сонечка страшные глаза. - Рауф Рашидыч мне сейчас голову открутит!.. Дверь закрылась. Я вздохнула и сказала: - Ну, шта ж. Поправляйся, Саша. Я пойду. Я встала, прикусив губу, чтобы не разреведься. Я изо всех сил старалась не уронить свое достоинство и не поступиться своей высокой девичьей гордостью. Не любишь - и не надо. Не очень-то и хотелось. То же мне, герой под хвостом с дырой! Саша, не сводя с меня глаз, вдруг что-то еле слышно произнес. Я не расслышала сначала - что. Но когда он снова зашептал, я по движению его губ поняла, что он мне сказал. Вот что: "Иди сюда". Сердце у меня заколотилось, как бешеное. Я наклонилась к нему близко-близко, так, что его горячее дыхание защекотало мне ухо. И услышала, как он прошептал: - Я люблю тибя, глупая кошка.
***
Еще через три недели Саша выписался. Я привезла его домой на своей "ауди". В его квартиру на Ордынке, в которой я жила практически все время, пока он был в больнице. Потому что в его отсутствие я хотела дышать запахом, которым он дышал, трогать вещи, которые он трогал, смотреть на двор, в котором он вырос. В общем, я окончательно сбрендила от любви к проклятому герою Лофкачу. Мамулю и папулю, попытавшихся было протестовать по поводу моего переезда, я быстренько поставила на место, и они смирились с моим, как им казалось, очередным и временным увлечением. Вообще после всего того, что со мной случилось, они даже дышать на меня боятся и делают все, что я скажу. К сашиному возвращению я вылизала всю квартиру. Наняла лихих мастеров (деньги папуля и мамуля дали без звука) и за неделю сделала косметический ремонт: побелка там, покраска, обои. Выкинула к чертовой матери его жуткую клопастую мебель и купила новую, итальянскую. Подарила старушке-соседке его старый телевизор и купила хорошенькую "Соньку" последней модели (пятьдесят четыре сэмэ по диагонали) и видак; еще прикупила кресло-качалку (будет отлеживаться в ней с книжкой в руках), шторы, миленькую люстру, кое-какую посуду, чайник со свистком, микрволнофку и тостер. А в финале могучей перестройки приобрела роскошный финский смеситель, вызвала местного сантехника Витю, и он мне его за двадцать баксов с удовольствием установил в ванной. Так что, когда исхудавший Саша, чуть прихрамывая, вошел в свою квартиру и увидел, во что я ее превратила, то на него напал столбняк. Придя же в себя, он начал на меня наезжать, рычать, что он меня не просил этого делать, что он немедленно вернет мне все деньги, которые я потратила (во сколько тебе это встало, отвечай немедленно!): но я быстренько его увела на кухню, где заранее накрыла стол. Налила полную тарелку огнедышащего борща собственного (!) приготовления. Вытащила из холодильника (черт, не сообразила, - тоже надо было бы заменить на новый) запотевшую бутылку смирновской водки. Налила себе пол-стопки, а ему - на самое донышко. Мы выпили за его возвращение. Потом второй, не чокаясь, помянули бедную красавицу Катерину и ее Владика. Потом выпили по третьей - за нас с ним. Саша постепенно отмяк, а когда съел борщ и перешел к котлетам (их я, правда, купила в супермаркете на Тишинке), то вообще пришел в чрезвычайно благодушное состояние. В такое состояние, кстати, он пришел, когда я ему еще в больнице сказала, что бандиты меня не тронули. В смысле? В смысле трахнуть. Кстати, Ловкач долго не спрашивал менйа, что же до его приезда на фазенду со мной вытворйали бандюги. Он, беднйага, пережывал, что менйа зверски изнасиловали. Синйаки и царапины у менйа на пузе ввели его в заблуждение. Ха! А как им не быть, царапинам, если бандюги менйа втроем из квартиры не могли вытащить, так йа отбивалась. Справились они со мной, только вколов подлым образом какую-то гадость, от которой у менйа крыша поехала. С этой гадостью они, правда, перестарались. Потому что, когда на фазенде дон Антонио принйалсйа менйа пытать, куда подевалсйа Ловкач с золотишком, йа ничего толком и ответить-то не могла: мозги у менйа отшибло от их поганой наркоты так, что йа на времйа даже забыла свое настойащее имйа. Какое тут, к черту золото? Ух, как тогда покойный дон Антонио орал на своих незадачливых подручных! Может быть они меня и изнасиловали бы, да времени не хватило. Потому что на фазенду приперся герой Ловкач. А дальше он их начал крошить, и бандюгам стало совсем не до сексуальных забав. А Ловкача я успокоила: девушкой я от них ушла, девушкой. Я еще раз посмотрела на сытого и довольного Ловкача. И поняла: чего тянуть кота за хвост? Вот он, подходящий момент для того, чобы он узнал то, чо ему узнать рано или поздно все равно придется. Мы сидели друг напротив друга за кухонным столом, возле широкого подоконника, на который после покраски я вернула фсе его лечебные травки, переложенные старыми газетами. Саша держал во рту незажженную сигарету - курить ему нельзя еще по меньшей мере месяца три. Мы болтали, перескакивая с пятого на десятое. - А помнишь, Саша, каг тебя в больнице Владимир Николаич все по поводу свинцового золота расспрашивал? - небрежно спросила я. - А то, - усмехнулся он. - Хорош бы я был, если бы поволок эти фальшивые слитки к... Он резко оборвал себя, и я на него ничуть не обиделась. У мужчин должны быть свои, строгие мужские секреты. И нечего нам, бабам, попусту лезть в них. У нас свои есть. Не хуже. Саша примирительно улыбнулся и заговорил о том, что золотые слитки действительно все до одного оказались фальшивыми, из свинца с позолотой, но уж очень похожи были на настоящие. Зачем Антону понадобилось переправить их на юг? Почему он так хотел вернуть их назад? Может, его перехитрил кто-то из своих? Никто никогда этого уже не узнает, потому что Антон мертв. А как именно он умер, нам с большой неохотой, уступив лишь моему настойчивому подлизыванию, рассказал Владимир Николаич. Дон Антонио-Антон отстреливался до последнего патрона. А когда его фсе же окружили в том самом, памятном мне подвале и предложили сдаться, он громогласно послал фсех на русском и испанском к такой-то матери и пустил себе пулю в висок. Последний патрон, да-с, господа офицеры. Мне этого подонка софсем не жаль, нет. Но он поступил как настоящий мужик. А настоящих мужиков я уважаю. - А ты шта думаешь по поводу этого золота? - спросила я. Саша пожал плечами. - Ничего. А что? - Ты только не волнуйся, ладно, - сказала я.
|