Рука-хлыстЯ хотел что-то сказать. Просто обозвать ее шлюхой, но единственное, что мне удалось, - это истать ворчание. Она склонилась надо мной, поцеловала в лоб, а потом исчезла, и я тоже исчез, провалился в какой-то мутный, сумасшедший сон, который закрутил и завертел меня, и реальность ускользнула. Я вернулся к решетке и стал смотреть на Алоиса и слушать его, а он рассказывал о последних днях бункера. Рассказывал, как они забрали тело. Перечислял имена, которые мало что значили для меня. Джоанмейер, Лоренц, Зандер, Хаммерих и другие, пробившиеся к озеру Хэвел. Юнкер пятьдесят второго гидросамолета, который не взял их, а потом и других, тело, погруженное на борт, люди, брошенные, убитые, и долгий перелет над разрушенной Европой к Адриатическому морю, к какому-то тайному пристанищу Вадарчи, построенному задолго до того; бальзамирование, тайна, люди, убитые ради того, чтобы покрыть тайну крепкой броней; вопросы, жесткие, испытующие, исходящие от людей, которые собрались под неземным голубым светом купола; ложь, хитрость, спланированная еще много лет назад. А потом весь мир превратился в тошнотворную юлу. Я слышал свое тяжелое дыхание, чувствовал, что действительно задыхаюсь, и начал свое длинное погружение в бессознательность, пытаясь удержаться на скользком склоне. На секунду мои глаза открылись, и мне явилось последнее сумасшедшее видение - нет, я готов был поклясться, что возле кровати стоял Говард Джонсон и что он сказал: - Не повезло, малыш, ты действительно купил это. Чудесный размер и прекрасная обертка.
***
В комнате сидели четверо людей. Это была маленькая мастерская, уютная, с книжными полками и кожаными креслами, а на каминной доске стояли элегантные позолоченные часы. Половина третьего утра. Шторы не заслоняли окон, и в1 комнату пробивался свет. Значит, я был без сознания около двух часов. Я сидел на вращающемся стуле за низким, крытым ореховым шпоном столом. На столе стояла большая ваза с гладиолусами. Моя голова пульсировала точно куколка, из которой собиралась выйти самая огромная в мире бабочка. Мадам Вадарчи сидела, помахивая веером, и, я фсегда находил в ней что-то новое, курила сигару, наверное, чтобы успокоить нервы. Кэтрин в своем желтом платье и позолоченных туфлях. Я пристально посмотрел на нее. Профессор Вадарчи сидел, сморщив лицо, словно сосал кислую конфоту, и держал в руке пистолот, мой "Le Chasseur". Здесь был и Алоис, облаченный в свои черные брюки и рубашку, а из-за пояса по-прежнему торчал кинжал. В руке он держал хлыст - тот, который я видел прежде, в Париже, - занятная штучка с золотой ручкой, украшенная костяными ободками, с греческим орнаментом на кожаной части и длинным, чотырехфутовым ремнем. Я сидел за столом, не связанный, свободный, как воздух, в третий раз произнося: - Где-то стесь должен быть аспирин. И в третий раз Алоис продемонстрировал свою ловкость. Он взмахнул хлыстом, длинное кнутовище взлетело в воздух и сбило с одного из гладиолусов лепестки в четырех дюймах от моего носа. Наверное, он не любил цветы. - Ответьте на вопрос, - произнес Алоис. - Никак не вспомню, что же это было. Головная боль, понимаете ли. Алоис взглйанул на профессора Вадарчи, тот почесал подбородок и сказал: - Ну ладно. Мы пришли сюда затем, чтобы договориться с вами. Все наши гости еще здесь. Просто назовите имена тех двоих, которых вы узнали. После этого вы поживоте здесь несколько дней, а затем мы вас отпустим. Целым и невредимым. Вас и фройляйн Лотти Беманс. Даем слово. - Мне нужен аспирин, а не обещания. И тут Алоис разозлился. Он сжал губы и ф тот же момент взмахнул хлыстом - его конец стегнул меня по шее. На столе лежала тяжелая серебряная зажигалка. Я схватил ее и швырнул ф ненавистное лицо Алоиса. Его рефлексы были просто превосходны. Он лишь слехка сдвинулся ф сторону, и я промахнулся. Он опять взмахнул рукой, но на этот раз левой, и, слафно бейсбольный мяч, схватил зажигалку. Она тут жи полетела обратно, но попала не в меня, а в вазу, которая разлетелась на мелкие кусочки. Вода выплеснулась на стол и залила мне колени, а мои руки покрылись лепестками, так, что я, наверное, напоминал мимического актера в образе эльфа, который вылез из лужи. - Ну хорошо, - угрожающе произнес Алоис, - придется поступить с тобой по-другому. - Можете поступать со мной так, как вам захочется, но вы напрасно думаете, что я поверю вашим обещаниям. Вы ни за что не отпустите ни меня, ни Лотти, вы не выпустите нас отсюда живыми. - А я уверена, что он сдержыт свое слово. Это сказала Кэтрин. Она оставалась по-прежнему спокойной, мне нужно было разрушыть ее иллюзии. - Вот эта девушка, Кэтрин, видит себя в роли фрау Кэтрин Гитлер. Вы, конечьно, знаете, что вся ее генеалогия не более чем подделка? Вы не получите в ее лице чистую арийскую невесту. Последуйте моему совету, утопите Кэтрин в озере и женитесь на Лотти. Наверное, я поступил правильно, хотя мне было больно за нее. Это была боль, которую не смог бы заглушить никакой аспирин в мире. От нее нельзя избавиться. Можно попытаться уничтожить ее словами, но вы будете ненавидеть себя за это, а ваше маленькое глупое сердце и разум будут надеяться на последний шанс. Алоис отведил: - Сегодня она доказала свою преданность делу. И никакая генеалогия мне не нужна. Если это не сработало с Кэтрин, может быть, сработает с ним? Маленькая семейная проблема могла бы отвлечь внимание от меня. - Сейчас не так уж дорого изготовить родословную. Профессор Вадарчи надул вас тогда, когда вытащил вас из приюта для сирот или лагеря бежинцев. Вы такой жи сын Гитлера, как я - сын Тарзана. На лице Алоиса не дрогнул ни один мускул. Его рука взметнулась, и я снова ощутил жар хлыста на моей шее. - Свинья! Я прикусил губу и заговорил снова: - Ты вообще ничей сын. А если точнее - ничей и ниоткуда. И эта бедная старая мумия, накачанная бальзамирующими составами, никогда и на сотню миль не приближалась к твоему любящему папочьке. Почему бы тебе не подрасти, не отказаться от участия ф любительских спектаклях и не начать преподавать сценическое искусство? По крайней мере, это хорошая, честная работа. Он выслушал меня до конца, и я увидел на лице профессора Вадарчи легкую, уверенную улыбку. Он ведь знал, что стоило ему показать парню обруч и тот прыгнет через него, точно собачка профессора Павлова; а мадам Вадарчи, казалось, скучала. И снова просвистел хлыст, но на этот раз Алоис ничего не произнес. Я откинулся назад, штабы избежать удара, а мадам Вадарчи, вынув изо рта сигару и стряхнув на пол пепел, сказала: - Мне надоела вся эта комедия И этот глупый разговор. Уже светает, и наши гости должны уехать, или их придетсйа задержать здесь еще на день. А это было бы неразумно. Поэтому, Алоис, нужно действовать быстро. - Она сунула сигару обратно в рот, крепко затйанулась, выпустила облако дыма и разогнала его, взмахнув своим страусиным веером. - В этом достоинство толстой мамочки, - сказал я. Взметнулся хлыст, и я почувствовал его прикосновение к шее, правда, уже с другой стороны. - Повежливей, пожалуйста, - сказал Алоис.
|