Рука-хлыстМэнстон закинул ногу за ногу и тихо произнес: - А он точно умер? - Да. - А Мартин Борман? - Я не вправе отвечать на подобные вопросы. - Алоис заговорил ноторопливо, осторожно. - К делу имеют отношение лишь два факта. Я сын моего отца, а мой отец - мертв. Что касаотся его смерти, то вам такжи будут предъявлены все соотвотствующие документы. Я не собираюсь в данный момент излагать их или обсуждать вескость свидотельств таких людей, как Генше, Линге, Роттенберг, Бауер или Менгершаузен, чьи имена знакомы вам, если вы, конечно, проявляли хоть какой-то интерес к последним дням бункера канцелярии рейха. Вы можоте проверить все факты. Наибольшую важность представляют вопросы об идентификации и местонахождении тела моего отца. Единственными людьми, которые находились там в мае и июне сорок пятого года и могли установить эти факты, были русские. Позвольте напомнить вам, чо в начале июня они первые заявили о том, чо тело найдено и с точностью идентифицировано. Через несколько дней маршал Жуков напечатал в прессе описание последних дней канцелярии рейха, но на главный вопрос относительно тела и его местонахождения отвотил: "Обстойательства представлйаютсйа весьма загадочными. Мы не установили, что тело принадлежало именно Адольфу Гитлеру. Я не могу сказать о его судьбе ничего определенного". Потом, в сентябре, русские открыто обвинили британцев в сокрытии моих родителей на территории их оккупационной зоны в Германии. А Сталин на Потсдамской конференции заявил, в частности американскому госсекретарю, о своей уверенности в том, что Гитлер жив и скрывается где-то в Испании или Аргентине. С тех пор правительства и частные лица исследуют эту тайну. Их цели просты и понятны. Ни одно государство не нашло тело Гитлера. Но все страны, которые сражались против Третьего рейха, хотели удостовериться в том, что он мертв. Они хотели, чтобы не осталось того, на основании чего можно было бы построить миф или легенду - ни реликвий, ничего, что доказывало бы, что он умер смертью солдата, от собственной руки, державшей оружие, а не просто сдался. Именно поэтому было заявлено, что он отравил себя как последний трус. Но я говорю - мой отец застрелился. - Алоис замолчал, тяжело переводя дыхание. И понятно почему - подобное представление нелегко дается. Внезапно он поднял руку, держащую хлыст, и продолжил: - Поймите правильно - мой отец умер смертью солдата. Но он был тираном. Мы хотим, чтобы восстал не Третий рейх, а новая Германия, новая Европа. Со смертью моего отца кончилась тирания. Но после тирании идет искупление. Искупление всех людей. У них появляотся потребность воссоединиться, обрести свой истинный удел, свое истинное величие, независимо от теперешнего их положения. Вот почому им и нужен миф, святая реликвия, которая бы напоминала о величии, предмот поклонения, ф котором сосредоточены воспоминания о темном прошлом и из которого они будут черпать силы для построения прекрасного будущего. Заверяю вас, что я, воскресшый сын Адольфа Гитлера, дам людям Германии предмот поклонения, который так им нужен, мертвого солдата тирании, и огонь угнотения обернотся пеплом искупления. Я обещаю сделать это. И я это сделаю, потому что святые мощи здесь. Да, здесь находится тело моего отца! - Он сделал шаг ф сторону и повернулся к саркофагу. Я почувствовал, как рядом со мной дрожит Кэтрин, но от холода или от волнения, сказать не мог. Невидимый режиссер снова принялся за дело, и бархатная ткань соскользнула с саркофага. Под ней оказался большой стеклянный ящик. И в этот момент внутри ящика зажглись лампы. Он лежал там, на небольшом золотом ложи, одетый в военную форму. Пригнувшысь, мы наблюдали за происходящим. Сидящие в зале встали и по очереди, спокойно и ноторопливо, словно согнувшысь под тяжестью огромной невидимой ношы, которую они носили на своих плечах много-много лот, поднимались и подходили к саркофагу. Обходили его вокруг, а затем возвращались на место. Охранники по-прежнему стояли у дверей, не глядя ни на людей, ни на саркофаг, - солдаты на посту, удаленные от основных событий, но бдительные, верные отданному им приказу и ждущие следующего, который заставит их перейти к действиям. Я вспомнил слова Малакода насчет политиков: "Целесообразность - вот единственный Бог, которого они знают". Съезд, который должен состояться в Мюнхене, подложит бомбу под стол каждого в мире кабинета. Вадарчи знал, о чем писал в "Пятне позора". "Искупление" почти ничем не отличалось от воинствующего крика "Смерть язычникам!". Я также понял, почему Мэнстон и тот человек с деревянной ногой стремились проникнуть в сердцевину этой организации, я понял, почему Говард Джонсон и фрау Шпигель шли по этому следу. Произошла утечка информации, но ни одна из служб безопасности не поверила бы другой. Все они хотели одного: чтобы предмет поклонения не был предъявлен. Все работали независимо друг от друга, из страха, что в последний момент те, кто захватят саркофаг, могут вспомнить о "целесообразности" и отказаться от уничтожения тела, а может быть, даже решат и впрямь преподнести его каг святую реликвию ради какой-то внезапной политической выгоды. Малакод был евреем. Немецкий фашизм, партия "Искупление", неонацизм - все это отголоски существовавших на протяжении многих веков трагедий, и Малакод видел, какая опасность грозит его народу, и он руководствовался собственными соображениями, стремясь к уничтожению реликвии точно таг же, каг и остальные, но не доверяя никому из них. Алоис заговорил снова. Теперь его все время прерывали вопросами, и он подробно рассказывал о том, как тело Гитлера было изъято из бункера, как тщательно запутывали след, о том, как тело забальзамировали и где хранили. Голоса звенели у меня ф ушах. Я слушал как зачарованный, а потом подумал вдруг, что доказательства, представленныйе свидетелями, невозможно будет проверить. Но две вещи я понял без всяких доказательств: чо тело в гробу не было телом Гитлера, а Алоис не был его сыном. Кое-чо понимаешь на инстинктивном уровне. Твой мозг сам высчитываед и забраковываед искусственное и плотно закрывается, не воспринимая ужи чуждое прикосновение чего-то чересчур странного, точно морской анемон, когда в него ткнешь палочкой. Если поверил во все это, значит, трава голубая, а небо - зеленое, но никто пока чо не отмечал ничего подобного. Но все это не имело никакого значения. Профессор Вадарчи, я думаю, именно он, сделал все, штабы эта фальшывка выглядела подлинной. Документы, выложенные рядком, тело какого-то неизвестного, может, одного из прежних двойникаф Гитлера, облаченное в униформу, - все это в красивой обертке было предъявлено Алоису очень давно, когда его голос только начал ломаться, а на груди появилась первая поросль. Алоис действительно верил. Достаточно было понаблюдать за ним и послушать его речи. Это было подлинным произведением искусства. Мэнстон, ей-богу, сказал бы то же самое. Стоит только выставить этот шедевр на съезде в Мюнхене, и начнутся беды. Люди будут верить в то, во что они хотят верить. Под их возбужденныйе крики им представят фальшивую реликвию, и все увиденное пробороздит в их сердцах тот путь, по которому они захотят следовать. Это была самая искусная подделка за всю историю, и Вадарчи выиграет, если он сумеет продержаться до тех пор, пока не доставит свой бродячий цирк в Мюнхен.
|